Андрей Жиров - Отступление

- Да нет, ничего необычного... Всё в пределах нормы... - пожав плечами, Камерун вернула одеяло на место. И, недоуменно пожав плечами, решила было встать. Но невольно остановилась. Чему виной оказалось то самое бесконтрольно подсознательное: на секунду отвлекшись, Кузнецов решил, что сумел удержаться. А не тут-то было. Только этого мгновения, казалось, кто-то внутри и выжидал. Трепетно, внимательно, жадно. И дождался, а, дождавшись, не замедлил воспользоваться. С некоторой отстраненностью и удивлением Александр обнаружил, что крепко сжимает руку Алисы за запястье. И не даже не думает отпускать.

- Что-то случилось? - девушка отреагировала совершенно спокойно, невозмутимо. В теплом, нежном голосе явно слышались любящие материнские нотки.

- Алиса... кхм... Алиса, я... - Кузнецов твердо понял главное: подсознание - вещь наглая и безответственная. Какие бы цели оно не преследовало, но уж за последствия действий точно не думало. Хоть потоп, хоть что после - всё равно. 'И что сейчас говорить?' А ведь в сознании ни единой связной мысли - только ощущение воздушной легкости, счастья, щедро перемешанное с неловкостью. В итоге не родилось ничего, кроме банальности: - Спасибо... За всё спасибо...

- Да ну что вы! - девушка вновь беззаботно рассмеялась. И эта звонкая россыпь счастья легла на израненное сердце благодатным дождем.

- Послушай... Алиса... - пытаясь придумать хоть что-то, чтобы задержать, продлить быстротечные мгновения. - Прошу... Не выкай так упрямо! Заладила: 'Товарищ адмирал, товарищ адмирал!'

- А как же тогда? - Камерун с ироничной усмешкой вглядывается в черты Кузнецова.

- Акхм!... - вновь дрожащий голос подвел. Подломился некстати и ответить удалось лишь со второго раза. - Александр...

- Алекса-андр... - девушка повторила задумчиво, невольно растягивая гласные - будто пробуя на вкус звучание. - Александр. - и вновь с усмешкой добавила - А не передумаешь? Не пожалеешь после, когда вернемся?

- Никогда! - горячо пообещал Кузнецов. Пообещал сразу, не раздумывая. И понял, что в одном слове выразил, пусть и неявно, много большее.

'Неужели на самом деле? Неужели не показалось?! Но разве так может быть?!' - этими вопросами Александр принялся терзать себя. Но увы, ответа не находилось - да и откуда взяться, если ещё не улеглось, не притерпелось сердце к новому чувству.

Между тем в комнате незаметно для адмирала появился кто-то третий. Впрочем, 'незаметно' - громкое слово. Поскольку в эти минуты Кузнецов вполне мог не наблюдать не только часы, но и целый гусарский полк, реши те с какой-нибудь радости пройти по дому. Хоть даже с развернутыми знаменами, музыкой и смехом. Так что ничего удивительного не было в недоумении, когда Александр вдруг краем глаза заметил чужое присутствие.

Подобный конфуз отрезвил лучше всякого ледяного душа. Да и ещё бы иначе: вокруг ведь, несмотря на идиллический вид, война. Более того, сейчас адмирал и Алиса на незнакомой территории. И, значит, нужно постоянно оставаться настороже, быть готовым ко всему - без преувеличение. А вот как раз этого Кузнецов и не сделал - потерял хватку, расслабился. Пускай ничего страшного и не случилось, но этой сейчас. А если бы вдруг? И что в следующий раз?

Винить адмирала никто не мог, да и не стал бы, оценивая трезво обстоятельства. Но Кузнецов лучше всякого трибунала справлялся сам. Понимая, что от зароков, обвинений и оправданий толку чуть, адмирал сосредоточился на искреннем раскаянии, сопряженном со стыдом.

'Вспомни: кто ты, для чего, для кого трудишься? Забыл, что погоны не для вида! О себе, только про свое заботишься - любовь, чувства, переживания! А про товарищей, про подчиненных, про Родину забыл! Мальчишка, слюнтяй, тряпка! Нет - хуже: предатель!'

Все сказанные про себя слова отнюдь не были ни фальшью, ни тем более показным бичеванием - Кузнецов прямо и открыто привык выражать мысли, не щадя говорить правду. Не врал раньше, ни покривил душой и сейчас. Будь ситуация чуть иной, адмирал бы непременно направил бы начальству подробный рапорт с просьбой о самом строгом наказании. Подобное уже случалось ранее. Хотя, конечно, не находило понимания, а уж тем более - одобрения среди генералитета. Увы, но даже советские офицеры не всегда теперь с должным тщанием относились к самокритике: подобное поведение теперь стало не только редкостью, но и чем-то неловким. Хорошо, что ещё не постыдным.

Впрочем, может быть, все не так и плохо - ведь время никогда не ошибается. И может быть уже пора отпустить в прошлое век пламенных бойцов Революции и Великой Войны? Оставить в покое память, отдав почести, и предоставить новому поколению формировать свои традиции, свои устои? Кто-то - многие - думает так. Но для Кузнецова этот вопрос не стоял и не будет стоять. Компромиссов в вопросах нравственной чистоты адмирал не приемлет, поскольку не представлял, как чистое может оставаться таковым ... не полностью? Нет! Или-или. Третьего не дано.