Андрей Гребенщиков - Обитель снов

Однако глубокое удовлетворение не принесло спокойных снов. Ночь унесла Ника в недра неведомого Объекта, где два десятка лет назад оказалась красивая девушка Эль. Вместе с ней он бродил по темным коридорам, расчерченным всполохами аварийных огней, спускался все ниже и ниже под землю, чтобы укрыться от нестерпимого жара, рвущегося с поверхности сквозь железные затворы и бетонные стены. Но чем глубже они оказывались, тем сильнее вскипала земля под ногами, уплотнившийся воздух дрожал, превращаясь в обжигающее кожу марево.

Никита проснулся оттого, что не мог дышать. Открывая глаза, он боялся вновь увидеть над собой темный силуэт и почувствовать чужие руки на своей шее. Страх удушения проник в подкорку, навсегда засел в сознании.

Никого не было, никто не нападал на него. Лишь сжавшиеся в тугие мешочки легкие никак не желали расправляться, не желали гнать через себя живительный кислород. Ощущение невыносимого жара, пришедшего из сна, охватило юношу, сковало его изнутри. Ник запаниковал, раскрыл рот, пытаясь вдохнуть, пытаясь закричать, и… проснулся по-настоящему. Он лежал в своей постели, а по лицу его стекал горячий липкий пот.

– Вашу мать… – в горле пересохло, и слова, с трудом покидая его, больно резали гортань. Но молчать не хватало сил, необходимо было немедленно нарушить вязкую тишину, затаившуюся вокруг. Она пугала. Она что-то скрывала в себе, неведомую и пока призрачную опасность.

– Вашу! Мать! – крепкие выражения приносили неожиданное облегчение, давая передышку между вспышками молчания. Никита сел в кровати, зажег лампу, стоящую на тумбочке. Ее слабенького свечения едва хватало на то, чтобы осветить саму себя, но и этого маячка в ночи было достаточно – долгожданное успокоение пришло вместе с прорезавшим тьму огоньком. Все нормально. Дурной сон внутри дурного сна. Ничего страшного, это усталость и напряжение, но скоро все окажется позади. Он победит, он справится. Только видений больше не надо, пожалуйста.

Никита не знал, к кому обращал свою мольбу: не так важен адресат, как само послание. Он не хотел видеть страшные сны, не из трусости, его нельзя было в ней упрекнуть, из инстинкта самосохранения. Разрушительный, убийственный морок не должен пересекать границы реальности, не должен проникать в настоящий мир! Сон во сне – это угроза для сознания, для ощущения непризрачности существования…

К собственному удивлению Ника, утро, немного более позднее, чем обычно, застало его отдохнувшим и довольно бодрым. Вот как благотворно влияет на молодой организм лишний (на самом деле совсем и не лишний!) час сна. Ни тяжести в голове, ни лености во всем теле – такая небывальщина случается по утрам только раз в сотню лет, и то не со всеми!

В отличном расположении духа – о ночных кошмарах в памяти остались только лоскутки воспоминаний – он отправился в магазин, не забыв перекусить на скорую руку. Кипящая энергия рвалась наружу, не давала усидеть на месте и требовала срочно заняться делом. Воистину, удивительное начало дня! Ника будто подменили: вместо привычной утренней зомби-версии, он превратился в неусидчивого живчика, алчущего работы трудоголика.

Впрочем, подмена, несмотря на всю ее иррациональность и невероятность, нравилась юноше – лучше ощущать себя полным жизни неадекватом, чем мудрой, но еле дышащей (да и то – на ладан) сомнамбулой.

Переквалифицироваться, что ли, в «жаворонка»? Провокационная мысль, но не лишенная смысла. Никита уверенно шагал по темному туннелю, соединяющему квартиру и магазин, и на ходу прикидывал прелести и недостатки «утренних бодряков». Сказать по чести, будучи убежденной и даже прирожденной «совой», «жаворонков» он недолюбливал. Его не на шутку раздражали их сонные рожи по вечерам, когда жизнь только начиналась, а уж как бесили радостные физиономии в ранние часы, когда всему доброму и приличному полагается спать крепким и безмятежным сном, а не слушать «треклятые трели» будильника…

Дядя говорил, что вся довоенная цивилизация подстраивалась под распорядок дня именно «жаворонков», вероятно, потому и закончила столь плачевно. Но сейчас, ощущая нездоровую и совершенно несвоевременную бодрость во всем теле, Никита испытывал некоторое подобие зависти к врагам просвещенного человечества – под просвещенным человечеством, само собой, подразумевались добродетельные, исполненные вселенским знанием о смысле бытия, «совы».

Не закончив внутренний спор, Ник добрался до записей Эль и тут же начисто забыл о всем, что не касалось напрямую дневника. Вчерашний настрой на необременительность предстоящей работы, из которой самоудалился элемент глупой и ничем не объяснимой влюбленности, сегодня уже не казался легкой, ничего не значащей прогулкой по широким и безопасным проспектам прошлого. Указательный палец, нацеленный на «плей», дрожал и отказывался подчиняться! Может, влюбленность и ушла, но страх, будь он трижды неладен, остался на месте! Ему до жути страшно погружаться в воспоминания девушки… И непонятно, что хуже всего – страх за себя или за нее…