Андрей Гребенщиков - Обитель снов

– Служивый! – юноша окликнул охранника, не выходя из магазина. Наглость, конечно, но злыдень на посту иного отношения и не заслуживал.

– Чего тебе? – злыдень в долгу не остался, вложив в вопрос максимум презрения и ненависти.

– Может, сообразишь обед чуток пораньше? Желудок с голодухи сводит. А с меня магарыч за беспокойство, все как полагается.

Стандартное, совершенно предсказуемое «не положено» послышалось далеко не сразу, охранник, как и утром, замешкался с ответом. Да и сама заученная фраза прозвучала невнятно, без полагающейся резкости. Придурочный этот Вадим, то от злобы пухнет, то мямлит себе под нос.

– Ну, как знаешь, – Никита с нескрываемым разочарованием отмахнулся от неспособного к компромиссам дуболома. – Не хочешь помогать страждущим, черствая ты душонка, и не надо.

Вадим невнятно огрызнулся, но юноша уже утратил к нему всякий интерес. С идиотами каши не сваришь.

– Четверка, привет! Только что заходил отец, просит меня помочь. Мол, вменяемых людей катастрофически не хватает, а от тех, кто нюни до сих пор распускает, толку никакого, один вред и лишние заботы, которых и без того выше крыши.

Кстати, крыша нынче у нас невысокая, вровень с землей. Но это я так, к слову, – учусь себя кротыней ощущать. Или кротессой? Денис настаивает на «кротихе», но сам он кротиха, ничего в изящной словесности не рубит!

На чем я закончила? Так вот, отец уговаривает заняться детьми, у которых родители дурку гоняют. Я с детьми ладить умею, ордой спиногрызов меня не напугаешь, потому согласилась не раздумывая. Все лучше, чем без дела сидеть, депрессией упиваться, да и малышню жалко.

Никита перевел дух. Кажется, Эль потихоньку восстанавливала душевное равновесие. Шутить пытается, на месте не сидит. Хороший знак. Такая девушка не должна пропасть, гонору много, но и стержень в ней чувствуется. Молодец, девка, быстро оклемалась!

Следующие несколько записей только усилили его оптимизм: Эль окончательно победила апатию и с головой окунулась в работу. Ежедневные занятия с десятком малышей быстро сменились заботами по организации детского сада, добровольно взятыми на себя инициативной девушкой. В самые короткие сроки ей удалось сформировать три группы для детишек в возрасте от годика до шести лет и с помощью других активных женщин наладить полноценный «учебно-воспитательный процесс».

Не все шло гладко, пассивная часть убежища, заслуженно прозванная «болотом», в жизни новообразованного сообщества участия принимать не желала. И мало того, что не оказывала никакого содействия в общих делах, так и препятствовала многим весьма разумным начинаниям. Эль жаловалась Четверке, что несколько особо истеричных мамаш наотрез отказались отдавать своих чад в детский садик, хотя детям к тому времени требовался не только вменяемый воспитатель, но и, зачастую, – опытный педиатр. Волевым решением руководства таких детишек отбирали у безответственных родителей силой.

– Н-никита? – негромкий окрик последовал после деликатного стука в дверь. В силу его, стука, чрезмерной деликатности Ник не сразу понял, что это за посторонний шум отвлекает от работы. Охранник Вадим и деликатность совершенно не сочетались между собой, представляя двух полнейших антиподов, потому вертухай в третий раз на дню поразил юношу странным поведением.

– Что тебе?

– Обед п-принес.

Часы на руке засвидетельствовали, что время обеда еще не наступило, Вадим приперся на полчаса раньше положенного срока. Совесть замучила? Совесть и Вадим – еще один оксюморон.

– Сейчас открою.

На весь месяц, что длился домашний арест, охранники получили ключи от магазина, но у Вадима руки были заняты подносом с едой, и самостоятельно одолеть замок он никак не мог.

– Проходи.

Охранник медленно дошел до «обеденной» витрины, служившей Нику столом («суп расплескать боится? Какой заботливый!»), и в таком же небыстром темпе сгрузил на нее три тарелки и одну чашку. Процедура сопровождалась раздражающим лязгом металлической посуды – руки у него дрожат, что ли?

– Приятного ап-петита.

Если слова способны убивать, то это были именно те слова! Удерживая сползающую в сторону пола челюсть, Ник ошарашенно уставился на охранника. Гортань Вадима не приспособлена к подобным выражениям, юноша искренне верил в этот культурологический факт. А вот своим ушам поверить не мог.

Бледный Вадим подозрительно шустро рванулся к выходу, неуклюже задел ногой острый угол соседней витрины, да так энергично, что его форменные брюки затрещали по швам. Но охранник не обратил на дыру ни малейшего внимания, лишь прокряхтел на прощание: «мой сменщик заберет грязную посуду».