Андрей Лавин - Война Ассасина

Мне скрывать было нечего, я проводил незнакомца взглядом, и правильно сделал — у входа он обернулся, глянул с интересом и исчез за дверью. Мы проплыли дальше, дверь, где он скрылся, уже исчезла из виду, но ощущение чужого внимания никак не покидало меня.

— Мафиозный, говоришь, город? — переспросил я, вспомнил про дроп с монстра и включил «анонима». Надо было это раньше сделать, за мою голову Дон награду предлагает!

Но с другой стороны, если человек включает «анонима», значит, ему есть что скрывать, он все равно привлечет к себе внимание. Неуютно здесь. Хорошо, что надел «Жесть», от пули это должно уберечь.

— Да, — вздохнул Онотоле, повернул и направил Буксирчик мимо фасада с колоннами, где из воды выглядывали оскаленные морды каменных химер. — Только зазевался — карманы обчистили. Да еще тем дай, этим дай. За стоянку — дай, за пароход — дай. Замучили совсем, нет на них управы. Только с этими расплатился, те наседают. Причалил — все, считай, уже кому-то должен! — Онотоле расчувствовался и покраснел, вены на толстой шее вздулись. — Что ты спрятался, то правильно. Ты ж в стоп-листе Мафии, так что я бы на твоем месте поостерегся и в одиночку по городу не шарахался.

Вот так номер! Не думал, что Дон и его псы (не в обиду Гудвину сказано) возьмутся за меня так серьезно. Даже Онотоле в курсе. И не сдал меня, забавно.

— И сколько за меня обещают?

— Десять тысяч монет за живого, пять — за мертвого. Достаточно, правда? Не бойся, я тебя не сдам, — он хохотнул. — Враг моего врага, сам понимаешь. Не знаю, чем ты им насолил, но мое тебе уважение.

Навстречу проплыло два баркаса — один ничем не примечательный. Второй — ярко-желтый, остроносый, похожий на утенка.

Когда мы обогнули дом с химерами, выплыли на открытое водное пространство размером с пять футбольных полей. Домов по периметру не было, а дрейфовали самодельные баржи, крепящиеся к крышам не видных под водой зданий. Возле них покачивались лодки и плоты.

— Тут центр, — объяснил Онотоле. — Как был, так и остался. Здания трехэтажные, все под водой. А вот это — «Водный мир».

Толстый палец капитана указал на плавучее сооружение, сбитое из бревен. Издали оно напоминало спичечный домик: острая крыша, аккуратные окна с резными ставнями, ступеньки, спускающиеся на небольшую деревянную платформу, возвышающуюся над водой. По ее краям были прицеплены автомобильные шины для швартовки. Я насчитал три баркаса, две весельные лодки и катамаран.

Буксирчик уступил дорогу помехе справа — ржавому катеру с накренившейся трубой, проплыл немного и заглушил мотор, двигаясь теперь по инерции. Грохот стих, плескалась вода, поскрипывали громадные колеса, доносились взрывы хохота, лился блюз.

Буксирчик причалил. Онотоле прикрутил швартовый к железному столбу. Потер руки и с подозрением огляделся, затем помахал мне — иди, мол.

Гудвин — вперед. Охранять!

— Гудвин пойдет первым, — сказал я. — Так что, Онотоле, поберегись.

Мехапес прогромыхал по борту, спрыгнул на платформу «Водного мира» — она аж покачнулась. Я последовал за ним, слез возле отвернувшегося Онотоле, похлопал его по плечу — он вздрогнул и открыл один глаз.

— Гудвин — ко входу. Охранять! — скомандовал я, вынул из кармана двухсотенную купюру и протянул извозчику. — Спасибо тебе, дружище.

— Всегда пожалуйста!

— Может, подождешь меня? Мне потом нужно будет к оружейникам и хилам… То есть к медикам.

Онотоле прищурился, задумался. Надежного человека найти трудно, в свои дела Барсов посвящать не хочется — потому я пообещал ему еще две сотни. Перевозчик согласился, но, завидев двоих мужиков с автоматами, спешно отчалил и помахал мне рукой.

Гудвин тотчас нарисовался рядом и шествовал позади и слева от меня, как опытный телохранитель.

В «Водном мире» пахло жареным мясом, пивом и табачным дымом. Сколоченные на скорую руку столики покрывала мешковина, скамейки были отполированы до блеска тысячами касающихся их седалищ.

В помещении царил полумрак, «Водный мир» был заполнен чуть более, чем полностью. Стараясь держаться как можно непринужденней, я переступил порог и направился к середине ресторана, где у шеста выплясывала полуголая девица. Возле нее околачивались три типа, двое серых и непримечательных неписей, третий — похожий на Крюка из «Питера Пэна» безрукий одноглазый здоровяк Таран. Он пускал слюну и пялился на танцовщицу.

Никто не обращал на меня внимания, все таращились или на танцовщицу, или на Гудвина, хватались за оружие, но мехапес не шагал даже — плыл, выше человеческой суеты и забот.