Андрей Лавин - Война Ассасина

Онотоле спустился по трапу, выпятив брюхо, и поплелся, как утка, вразвалку, к трансформаторной будке.

— Не делай так, чтобы я в тебе разочаровался. Не подкрадывайся, все равно награбленное продать не сможешь. Кому нужен корм для Буксирчика? А вот тебя я в бараний рог скручу и кину в воду, на корм зубаткам.

— Я не вор, а капиталист, — возразил я.

Онотоле крякнул и вышел с двумя мешками на плечах, кивнул на будку:

— Там еще мешок, капиталист, возьми его и — на борт.

Когда я поднимался по трапу, Гудвин уже был на борту, бегал по Буксирчику, исследовал каюты. Онотоле с грохотом выронил мешки и возопил:

— Пусть оно уйдет! У меня педиофобия!

— Он же не ребенок, — удивился я. — И не педофил.

— Пусть не попадается мне на глаза! — Онотоле отвернулся от Гудвина, вдохнул, выдохнул и продолжил спокойнее: — Эх, темнота! Педиофобия — боязнь имитаций живых существ: роботов, кукол, манекенов. У меня детская психологическая травма.

— Гудвин, спрячься, пожалуйста, — попросил я.

— Ладно, — согласился тот с легким недоумением.

Прижав уши, Гудвин спрятался в одной из кают. Онотоле вытянул толстую шею:

— Он уже ушел?

— Да. В теле животного заперта душа легендарного Гудвина.

Капитан присвистнул и поволок мешки к топке, трещащей и дышащей жаром, прислонил один к другому и погладил перила парохода:

— Буксирчик у меня тоже живой. Правда, Буксирчик?

Будто сам собой загудел сигнал, я вскинул бровь, но промолчал, подумал, что это ловкий трюк. Онотоле стал за штурвал недалеко от топки — точь-в-точь как у капитана Врунгеля.

Я мысленно кликнул по Буксирчику, надеясь, что игровое окно откроет мне его тайну:

Водное механическое транспортное средство.

Тип: пароход.

Класс: уникальный.

Название: Буксирчик.

Облом-с. Ничего интересного. А что у нас в дополнительных характеристиках?

Тип топлива: твердое.

Дополнительное оборудование: пулеметные точки, 2 штуки.

Взгляд нашел пулеметы, похожие на миниатюры турелей, что мы ставили в Технозамке. Пароходик обогнул крышу затопленного дома с пришвартованными баркасами. С этой стороны мансарда была открыта, между кучами ржавого металла — арматуры, холодильников, оградок — мужик бомжеватой наружности чистил дробовик, от усердия вывалив язык. На ржавом листе металла алела надпись:

ПРИНИМАЕМ ЛОМ ПО ХОРОШЕЙ ЦЕНЕ

Завидев Буксирчик, схватился за дробовик, зыркнул из-под засаленной кепки, сплюнул. Я обернулся на свой остров и сообразил, что это тоже крыша, но с наносами земли и ила, а то, что я принял за подстанцию — чердак.

— Город гадостный до невозможности, — пожаловался Онотоле. — Сплошные мафиозные разборки. Только и следи, чтоб шальная пуля в голову не прилетела. Если б не Буксирчик, давно уехал бы отсюда, да куда мне его девать?

— Переправить. Озер в Аномальных землях много.

— Там водится всякое. Здесь — только зубатки. Все съедают. Налетят стаей, набросятся — и любому динозавру конец. Зубы у них острые, как пилы, так что бойся воды. Упал, считай, пропал.

Пароходик, клокоча, разрезал гладь воды, в стороны потянулись полосы волн. В желтой толще то ли сновали, то ли мерещились мелькающие черные спинки. Колеса с хлюпаньем крутили воду, разгоняли живность и не давали рассмотреть, зубатки это или нет.

— С зубатками у нас симбиоз, — просвещал меня Онотоле. — И, вот, с лианами. Главное, в воду не падать и конечности туда не совать. И лианы не трогать — они ядовитые.

Обогнули покосившийся небоскреб, оплетенный лианами, и взору предстала картина чудная и завораживающая: панельные, еще советские высотки торчали из воды на два-три этажа, у дверей, прорубленных в оконных проемах, покачивались плоскодонки, баркасы, катамараны с черными флагами. К их бортам прибились результаты жизнедеятельности человека. Чуть дальше начинался современный район с небоскребами, населенными весьма плотно. От одного здания на другое были переброшены десятки подвесных мостиков. По одному из них, висящему в нескольких метрах над водой, покачиваясь, брел мужчина в камуфляже. Завидев Буксирчик, застыл и свесился вниз, просканировал взглядом пассажиров. На миг наши взгляды встретились, он вскинул брови, но придал лицу скучающее выражение и отвернулся — слишком демонстративно, что ли.

Было в его поведении что-то неуловимо-подозрительное: то ли алчность во взгляде, вспыхнувшая и угасшая, то ли показное безразличие. Или после охоты на тварь, проникшую в Технозамок, я становлюсь параноиком и начинаю всех подозревать?