Дин Кунц: Молния

Вновь раздался рокот. На этот раз Марквелл угадал в нем гром, но по-прежнему оставался равнодушным.

Зазвонил телефон. Алкоголь сковывал его движения и замедлял реакцию, и он взял трубку только после третьего звонка.

– Алло?

– Доктор Марквелл? Это Генри Яматта. – Яматта, интерн при окружной больнице, явно нервничал. – Муж только что привез вашу пациентку Джанет Шейн. У нее начались роды. Они с мужем задержались из-за бурана, так что родовая деятельность усилилась.

Марквелл пил виски и слушал. Потом, довольный тем, что у него не заплетается язык, спросил:

– Она еще в первом периоде?

– Да, но у нее слишком сильные и продолжительные для этого периода схватки. Выделение кровянистой слизи из влагалища.

– Это обычное дело.

Яматта перебил:

– Нет-нет, это не обычные выделения.

Слизь, или кровянистые вагинальные выделения, была верным признаком начала и первого периода родов. Но Яматта сказал, что схватки у миссис Шейн уже приобрели регулярный характер. Марквелл явно ошибался, убеждая интерна в обычности процесса.

Яматта продолжал:

– Это не то чтобы кровотечение, но что-то тут не так. Атония матки, узкий таз, общая слабость.

– Я не обнаружил никакой патологии, угрожающей беременности, – резко перебил Марквелл. Но в душе он знал, что мог допустить ошибку, если был пьян. – Сегодня дежурит доктор Карлсон. Если до моего приезда что-то случится, он…

– Только что привезли четырех пострадавших в дорожных происшествиях. Карлсон занят по горло. Вы нам очень нужны, доктор Марквелл.

– Я выезжаю. Буду через двадцать минут.

Марквелл повесил трубку, допил виски и взял из кармана мятную конфету. С тех пор как он пристрастился к виски, он всегда имел при себе мятные конфеты. По пути из кабинета в переднюю он развернул обертку и положил конфету в рот.

Он был пьян, но собирался принимать роды. Могло случиться, что он окажется не на высоте, тогда конец его карьере, его репутация будет погублена, но ему было все равно. С каким-то извращенным чувством он даже предвкушал катастрофу.

Он натягивал пальто, когда раскаты грома разорвали тишину ночи. Дом содрогнулся вместе с ними.

Он сдвинул брови и удивленно взглянул на окно рядом с входной дверью. Мелкие сухие снежинки вихрились у стекла, на мгновение, едва утихал ветер, повисали неподвижно, затем снова продолжали свой танец. Всего один или два раза за многие годы он слышал гром во время метели, но всегда в ее начале, и всегда он звучал приглушенно и вдалеке, совсем не так угрожающе, как теперь.

Молния блеснула раз, потом другой. Падающий снег странно мерцал в мигающем свете, и на секунду окно превратилось в зеркало, в котором Марквелл увидел призрачное отражение своего лица. Последовавший раскат грома превзошел все предыдущие.

Марквелл отворил дверь и остановился, вглядываясь в буйную ночь. Ураганный ветер задувал снег под крышу веранды, наметая сугробы у стены дома. Свежее пышное белое одеяло покрывало лужайку, и ветви сосен с подветренной стороны провисли под тяжестью снега.

Вспышка молнии больно ослепила Марквелла. Оглушительный удар грома, казалось, звучал не только в вышине, но исходил из самых недр земли, будто небеса и веси разверзлись, оповещая о наступлении Страшного суда. Две извилистые пересекающиеся блестящие молнии прорезали тьму. Загадочные силуэты подпрыгивали, извивались, корчились вокруг. Каждая вспышка столь причудливо искажала тени перил, балюстрады, деревьев, обнаженных кустов и уличных фонарей, что привычный Марквеллу мир обрел черты сюрреалистического пейзажа: таинственный свет озарял привычные предметы, придавая им странные формы, пугающе меняя их.

Светящиеся небеса, гром, ветер и белые набегающие волны бурана ошеломили Марквелла, и он внезапно, впервые за этот вечер, почувствовал, что пьян. Он не мог понять, что это за удивительные световые явления, какие из них настоящие, а какие плод его пьяных галлюцинаций. Осторожно он пересек скользкую веранду до ступенек крыльца, ведущих к заснеженной дорожке, и, прислонясь к столбу, поддерживающему крышу, запрокинул голову, чтобы оглядеть рассекаемое молниями небо.

Громовые разряды раз за разом сотрясали лужайку перед домом и саму улицу, отчего вся картина походила на кадры старой киноленты, застревающей в изношенном проекторе. Молния высветила в ночи всего два цвета: собственную ослепляющую белизну и сверкающую белизну снега, темноту беззвездного неба и черных, как чернила, содрогающихся теней.