Владимир Перемолотов: Урал атакует

— Я знаю. — Косте захотелось заплакать, но все слезы высохли еще в детстве.

— Ничего ты не знаешь… Если бы случилось все по–другому… Помнишь, ты спрашивал? Если бы было все по–другому… Если бы мы встретились раньше. В ином мире. Неважно в каком…

Я бы все равно полюбила тебя… Потому что ты тот, кого я ждала… Ты был предназначен, понимаешь?.. Ты был один–единственный в этом безумном городе… Но ты был единственный в моей жизни… Ты был моим спасителем в этом страшном и чуждом городе… Но ты был моим принцем… И потом… Ты хотел пройти мимо… Но знай… Я всегда думала о тебе… До последней минуты…

— Я тоже всегда думал о тебе, — сказал Костя, но это прозвучало как‑то глухо.

А Маша уже не могла ничего произнести. Она устала. Ее грудь судорожно вздымалась и опускалась, как будто легкие готовились разорваться.

Началась агония. Он понял это сразу. Он знал — так выглядит лишь предсмертная агония. Костя, не в силах смотреть на это, поднялся и вышел из палаты. Медсестра сидела за столиком, в десяти шагах. На ватных ногах он сделал эти десять шагов.

— Та больная, она умирает. Что вы ей вкололи?

Глаза умудренной Тортиллы захлопали ресницами.

— Я же сказала: жаропонижающее!

Медсестра с необычайной резвостью сорвалась и побежала в палату.

Но, несомненно, было уже поздно.

Большую часть оставшихся денег Костя отдал агенту похоронного бюро. Тот обещал устроить погребение Маши достойно, а также отвести на загородном кладбище хорошее место для ее могилы и вдобавок установить там после похорон памятник из нержавеющего металла. Когда он позвонил Косте и предложил сопроводить гроб с трупом из морга на кладбище, Костя отказался. Муконин попросил только показать ему на девятый день могилу девушки. Агент, облик которого никак не вязался с родом его деятельности — расторопный долговязый очкарик в плащевке, при виде которого на ум приходило слово «ботаник», — агент привез Костю на девятый день на кладбище, как и договаривались, и оставил одного у могилы.

Памятник оказался обычной маленькой стелой с крестом на венце. Фотография была увеличена с паспорта Маши, под ней стояли даты — рождения и смерти. Со снимка Маша серьезными с грустинкой глазами смотрела куда‑то сквозь него.

Костя сел на подсохшую под теплым майским солнцем соседскую лавочку, налил водки в пластиковый стаканчик и выпил не морщась. Вокруг каркали вороны, мягко шелестели высоченные вековые сосны и березы, тут и там охраняющие кладбище.

Солнце действительно пригревало. Распускались листья на деревьях. Было тепло и уютно. Да, здесь, у ее могилы, ему показалось уютно и хорошо. Он обрел такое мирное спокойствие, какое давно уже его не посещало.

Костя налил еще и выпил. У него имелась с собой кое–какая закуска — печенье, хлеб с салом. Он медленно прожевал бутерброд, запил водой из пластиковой бутылки. Огляделся по сторонам.

«Жизнь продолжается, — подумалось ему. — Как бы там ни было, кто бы ни умирал, а жизнь продолжается. И навсегда ушедшие делают нас, оставшихся в этом гнусном, но светлом мире, — они делают нас богаче. Пусть не все, но многие. Одни — только имуществом, иные — прибавляют особый капитал».

Здесь будут долго тлеть ее кости, жизнь будет идти своим чередом. И другие люди будут ходить по земле, и он будет ходить. Но он будет знать что‑то важное. А что — он пока не мог еще сформулировать, но чувствовал, что оно уже присутствует.

Начало 2009 г.