Максим Хорсун - Избранник Газового космоса

«Серый человечек», который сопровождал пояснения рисунками, снова зашуршал углем по бумаге. На этот раз он нарисовал с десяток дуг, окружив ими Глаз.

– Возле Зрака почти не бывает облачности, – пояснил он, вытирая пальцы о предложенную слугой тряпицу. – Дыхание Брахмы там горячее и менее плотное. Из Зрака во все направления дуют штормовые ветры. Наши лучшие мироходы не доходят до Пиренны приблизительно треть пути. Там очень сильная встречка; кроме того, в разреженном дыхании Брахмы вимане не на что опираться, поэтому наши машины всегда относит обратно – к кругоходу Синфеона-Лифостратона.

Асур твердой рукой провел новую дугу, поставив на одном ее конце стрелочку.

– Как будто сам Зрак против того, чтобы мы приближались к его чертогам! – с пафосом подытожил он.

Я похмыкал, прикидывая условия, для которых придется создавать мироход. И в ушах сейчас же завизжал ветер, а в глаза плеснуло расплавленное золото близкого Глаза…

Честно говоря, задачка была еще той. Волей или неволей начнешь завидовать тем, кто пускает слюни в Доме Грез в компании гарантированной миски карри. Но, назвавшись астролетчиком, изволь соответствовать званию «асур Мира».

– Мне все понятно, достопочтенные, – я поклонился. – Давайте думать вместе. Задачу вы ставите сложную, но я верю, что она выполнима.

– Быть посему! – возвестил Иша. – Закончим пока, братья. Пусть же младшие из вас возведут в ранг асура нашего нового брата Лазара. Мы же предадимся отдохновению и размышлению над дальнейшим.

На том совет закончился. Слуги проводили высших асуров и допущенных к секретам посвященных в зал, где их ждали ломящиеся от яств столы. Меня же на скорую руку «возвели в ранг»: заставили выпить стакан слабой водки, настоянной на лимонной кожуре, и сделали татуировку на всю левую руку – от запястья до ключицы. Теперь на ней поселились языки горячего оранжево-красного пламени. Впрочем, после этого за стол с «высшими» меня не посадили. В сопровождении охраны отправили спать в тот домик, куда теперь нескоро вернется Нила, а Даорак – уже никогда.

Но дню этому, и без того насыщенному до предела, не суждено было окончиться добром. В комнате меня поджидал Бакхи в компании незнакомого босяка. Незнакомец при виде меня вскочил, а потом пал ниц.

– Кто это? – вяло поинтересовался я.

– Это Хаш, повелитель, – ответил Бакхи с полупоклоном. Хитрые глазки мертвеца замигали попеременно: дескать, притворись Сандро Урией, перехожий. – Ничтожнейший из твоих слуг, – продолжал он. – Вряд ли ты когда-нибудь его видел… Хаш занят в твоем доме очисткой отхожих мест, но он тебе предан и принес известия.

– Говори! – рявкнул я громовым голосом, как и подобает неистовому Шакаджи.

– О, повелитель, твоя рабыня Сита и ее сын, – заговорил золотарь, – схвачены слугами госпожи и заточены в яму. Рабыню пытали, и она открыла все, что знает о тебе, повелитель.

– Так… что тебе известно еще?

– Кухарки болтают, что со дня на день ты опять будешь объявлен мертвым… И госпожа вновь будет назначена попечительницей твоего сына и наследника, повелитель. Я своими недостойными глазами видел, как к госпоже приезжал арахбарасский казий и уехал с богатыми подарками.

– Все ясно, – заявил я. – Ты будешь награжден за свою преданность! Ступай!

– Позволь мне остаться при твоей особе, повелитель! – попросил золотарь. – Если надо, я умру за тебя!

Я покосился на Бакхи. Тот кивнул.

– Что ты умеешь, кроме как выносить ночные горшки? – с презрением, с коим позволительно относиться к неприкасаемым, спросил я.

– Я умею убивать, повелитель.

Однако!

– Хаш – не просто неприкасаемый, повелитель, – встрял старый слуга. – Он неприкасаемый-хашашин. И он не просто прибыл к тебе с известиями. Он был послан, чтобы тебя убить, когда наступит срок.

– Не понял! – откликнулся я. – Какой еще срок?!

– Срок, когда арахбарасский казий объявит тебя незаконно воскресшим, следовательно – мертвым, повелитель, – отозвался Бакхи. – Ведь, как известно, только неприкасаемые-хашашины убивают мертвецов.

Деревянный вагон качало из стороны в сторону и подбрасывало на ухабах. Было душно, и окна пришлось открыть. Из-под колес поднималась пыль. Порой встречный ветер заносил в вагон плюмаж черного дыма из трубы паровика, отчего уже на третьем часу пути лица пассажиров стали одинаково черными, как у целлионских пигмеев. По обеим сторонам неширокой, всей в трещинах бетонки, где едва могли разъехаться два состава, тянулись унылые заросли низкорослых, кривоватых деревьев. Иногда навстречу попадались верховые на бактрах и повозки, запряженные медлительными быкоящерами, которые уныло косились в сторону грохочущего паровика, провожая его сиплым ревом.