Алексей Оверчук: Тени войны

— Так, дальше, — продолжает осмотр контрразведчик. — Штаны, рубахи, майки — на фуй. — Все летит в сторону. — Во, бля! Деньги! И много. Откуда у тебя столько денег, козел?

— Это командировочные.

— Что? Столько?

— Я здесь обычно надолго задерживаюсь. Приходится платить буквально за все: за жилье, транспорт, жратву.

Но контрразведчик меня не слышит:

— Я и то получаю меньше! — Он трясет деньгами перед моим носом. — Ты шпион, а не журналист! Эти «бабки»—твой приговор!.. Нет, мы тебя все же расстреляем! — Он кричит из палатки: — Иванов! Автомат сюда, быстро!

Появляется рядовой, протягивает контрразведчику оружие. Мы на мгновение встречаемся с рядовым взглядами. Мне кажется, что затея с моим расстрелом ему не нравится. Или мне просто кажется?

Контрразведчик передергивает затвор:

— Пошли, бля! Щас кончу тебя, и дело с концом!

— А что с телом делать? — спрашивает кто-то из офицеров.

— В арык! Хрен найдут. Документы его где?

Контрразведчику протягивают пачку моих официальных бумажек: паспорт, удостоверение, командировочное предписание, разрешение на работу в зоне боевых действий. Он прячет бумаги в карман:

— Пошли, ну! — Он решителен и зол.

— Не подадите ли мне мою куртку? — говорю я капитану ВДВ.

Тот с ухмылкой протягивает камуфляжную куртку:

— Что, холодно стало?

— Нет. Просто хочу умереть, как офицер, при погонах.

Я надеваю новенький камуфляж, выданный мне накануне в штабе группировки ВДВ. В голове гулкая пустота. Хочется, чтобы все поскорее закончилось. Страха как не бывало. Только тихая злость.

После моих слов повисает молчание.

— А ну-ка садись, — говорит мне капитан ВДВ. — Контрик, отдай автомат солдату.

Нехотя контрразведчик возвращает оружие. Мой расстрел снова откладывается. До новой вспышки гнева.

— Этот человек — офицер, — продолжает капитан ВДВ. — Пусть и вражеский. Но его звание надо уважать.

Я не верю своим ушам: шутит он или всерьез несет эту чушь? Я не офицер, никогда им не был. Хотя и страстно мечтал по молодости о военной карьере. Но не сложилось. Самое высокое звание, до которого удалось дослужиться на срочной службе, — матрос военно-морского флота.

На полном серьезе они разливают по кружкам спирт. Мне снова перепадает щедрая порция.

— Пей! За твое офицерское звание надо выпить.

Я опрокидываю порцию спирта внутрь. Мне уже все по фигу.

— Не боись, теперь мы тебя до утра не расстреляем, — говорит капитан. — Поскольку ты не просто шпион, а еще и офицер, то дело, надо полагать, серьезное.

Мне снова кажется, что мои мучители просто повредились рассудком. Бывает ведь и такое. Был же случай в мотострелковом полку в Таджикистане, когда один прапорщик неожиданно решил, что под штабом лежит офигенная бомба. Приказал саперам срочно все проверить. Они ничего не нашли. Прапорщик побежал к командиру полка, потом к замполиту, потом еще к кому-то. Показывал всем какие-то цветные провода. Разубедить его смогли только санитары из психиатрической лечебницы.

В моем случае все намного сложнее. Во-первых, я не психиатр. Во-вторых — меня банально лишают жизни.

Молодой контрразведчик явно недоволен, что расправа откладывается до утра. Самое смешное, именно он вызвался подбросить меня этим утром к десантникам из штаба группировки ВДВ на боевые позиции под Рошни-Чу. Он твердо знает, кто я, видел, как я общался с офицерами из штаба группировки. Они же его и просили взять меня в батальон.

Но этот довод на него не действует. Впрочем, действует ли на него вообще хоть что-то? Снова разлили по кругу спирт.

— У меня дядя в ГРУ служит, — говорит какой-то младший офицер. — Он говорит, что у боевиков есть славянского вида офицеры-инструкторы из иностранных армий. Может, ты, сволочь, один из них? А?!

— Я не могу им быть.

— Это почему?

— Я русский язык знаю хуже, чем они.

Шутка нравится. Десантники ржут и разливают по кружкам еще спирта.

Дальше обсуждают продажных журналистов, подставы из Москвы, треклятых боевиков и шпионов. Все заметнее — разговор к завершению. Люди помаленьку из палатки расходятся. Одному мне идти некуда, поскольку еще днем батальонное начальство определило ее как мое место ночлега.

Нас остается трое. Военный врач со шкодливой улыбкой, «контрик» и я.

Врач достает тюбик-шприц. Такие используют как обезболивающее при ранении.

— Знаешь, что это?

Я киваю.

Он жалит меня шприцем в ногу, и я моментально проваливаюсь в небытие.