Александр Афанасьев - Законы войны

– Пошел!

Он подпрыгнул, вытянувшись, как в прыжке, и с трудом (стареешь, мать твою, стареешь, казак!) зацепился за край бетонной плиты. В ушах тяжко бухало сердце…

– Пятьдесят пять.

Он начал подтягиваться. Это не так-то просто, если под коленями плита, да и зацепился неплотно.

– Пятьдесят.

Главное не нашуметь – а то счетчик быстро обнулится. Он представлял, как все оно будет – мечущиеся лучи фонариков, короткая очередь…

– Сорок пять…

Ему удалось подтянуться. Перевалиться через забор. Он понял, почему не было технических средств защиты – нельзя было привлекать внимание. Ни у кого на заборе не торчат по краям изоляторы – и тут этого не должно быть. Они полагаются на куда более чуткую и универсальную охрану – глаза уши и опыт опытных, обученных своему делу людей.

– Сорок. Быстрее.

Прыгнул. Перекатился – но все равно слышно. Прижался к земле – все. Ставки сделаны – ставок больше нет.

– Тридцать пять.

Где? Где спрятаться.

– Тридцать. Справа или слева от входа.

Он побежал туда. А вот хрен там спрячешься, это только сбоку круто выглядит. Дело в том, что человек как-то инстинктивно чувствует живое существо рядом с собой, особенно если его обучить доверяться своим инстинктам, не лениться проверять то, что показалось неправильным или ненормальным. Они проверяли это – даже в кромешной тьме человек чувствует находящееся рядом живое существо, но…

– Двадцать пять.

…только если оно находится на уровне роста человека. Почему-то человек почти не чувствует то, что находится выше его головы. Вспомните – как часто вы смотрите вверх? Не себе под ноги, не перед собой, не на уровне своего роста – а выше.

– Двадцать. Что ты делаешь, черт тебя дери?

Он еще раз подпрыгнул. Хвала Аллаху, тут мало дождей, и потому здесь не делают стоки. Если бы они тут были – то загремели бы почище вечевого колокола.

– Пятнадцать. Действуй.

Подтянулся, перевалился через невысокий край крыши, прикрывающей что-то вроде подъезда к вилле. Там, сверху, была еще широкая, открытая терраса.

– Десять. Замри!

– Ты ничего не слышал?

Араб замер, боясь пошевелиться…

– Не. А чего?

– Упало вроде что-то…

– Да ладно. Покурим…

Едва слышный треск – сигаретной головки о бок коробка.

– Занять позиции и ждать… Занять позиции и ждать… Твою мать, мы занимаемся всем чем угодно, кроме того, что должны делать.

– А что мы должны делать, земляк?

– Воевать, вот что! В провинциях духи кишмя кишат!

Звук, напоминающий зевок.

– Дурак ты, земеля. Если хочешь под пули лезть, я не возражаю. А мне и здесь хорошо. Поближе к начальству и к кухне…

– Я не для этого в армию вербовался.

– Скаутские костры в ж… не отгорели? Ничё, вот перебросят в Кандагар, там узнаешь, почем фунт лиха…

– Да заткнись ты…

– Лиховцев, в чем дело…

Новый голос. Араб его не слышал. Уверенный, командирский.

– Остановились передохнуть, господин штабс-капитан…

– Отставить курить, б… Обалдуи. Ничего не слышали?

– Никак нет… вроде.

– Что – вроде? Давно докладывать разучился? Устав учить отправить?

– Сержант Зозуля слышал, будто упало чего. Я ничего не слышал…

Молчание. Потом – шаг, едва один. Араб даже дышать перестал.

– Продолжать караульную службу. Гасилы грешные [106]. Лиховцев…

– Я!

– Не ори. Завтра мне пятый раздел устава расскажешь наизусть.

– Есть… – разочарованный голос.

– Все, двинулись, двинулись. Увижу сигареты – окурок сожрете. Дятлы.

Снова шаги, теперь размеренные. Уходят…

Еще шаги. Крыша тонкая. Едва слышно прикрылась дверь – судя по звуку, глухому и солидному, дверь непростая, может, даже и бронированная. Ушел? Или потопал ногами на месте, прикрыл дверь и стоит – с пальцем на спусковом крючке.

Как узнать?

А никак.

Много лет назад один китаец учил их искусству «шага гусеницы». Это когда люди думают, что ты стоишь, а на самом деле ты идешь. Одно из древних, почти утраченных искусств монастырей в Шаолине. Вот и здесь надо так же – только не идти, а ползти.

Что там, под крышей? Кто там? Может быть, кто-то только ждет движения, чтобы открыть огонь. Легкое движение пальца – и рой стальных ос оборвет его жизнь…

Он сдвинулся немного. Буквально на миллиметр. Потом еще.

Никто не закричал. Не начал стрелять. Не взлетела красная ракета, обозначающая тревогу.

Тихо…

Двигаясь в час по чайной ложке, он подобрался к окну. Оно было не только заперто, но изнутри еще закрыто ставнями и, судя по всему, стальными, настоящими.