Артем Мичурин - Полведра студёной крови[СИ]

На перекрестке, недалеко от искомого дома мы встали и, раскрыв рты, уставились на сверкающую надпись "Банк "Рассвет" — ваши деньги, наши гарантии". Ткач даже вздрогнул, когда эти светящиеся буквы побежали за край стены.

— Мужики, на лося ходили? Ну и как оно? — сзади притормозила большая, красивая машина. Была она чуть больше обычной легковой, но недостаточно велика для грузовика. Непрозрачное, будто закопченное стекло передней дверцы плавно опустилось и на нас уставился мордатый лысый гражданин с отягощенными золотом пальцами обеих рук.

— Ничего, — ответил Ткач, и глаза его заблестели, как у кота, нацелившегося на хозяйскую сметану.

— Не сейчас, — я положил руку на ствол ткачевского автомата, — сначала дела.

— А это у вас "Сайга"? — продолжали задавать несвоевременные и глупые вопросы из чрева автомобиля. На этот раз, кажется, голос принадлежал подростку.

— Ехали бы вы, граждане, к ебене фене, — посоветовал я.

Стекло точно так же плавно поднялось, и автомобиль мягко и бесшумно тронулся с места. Показалось, что его колеса даже не касаются земли. И отчего-то я сразу вспомнил приснопамятного Бойню с его двухместной, сотрясающейся в чахоточном кашле "Ласточкой", на которой он подвозил меня до обители.

— Пожрем? — отвлек меня от созерцания удаляющегося чуда местного автопрома Ткач. Он стоял возле веселенького, выкрашенного в зеленый цвет ларька, вкусно пахнущего выпечкой.

— Давай, — я пошарил в карманах, выудил оттуда серебряную монету, подошел к окошку и хлопнул неровным кругляшом об деревянный прилавок. — С чем пирожки у тебя, красавица?

— С капустой, с картошкой, с яблоками, с грибами и с мясом, — пропищала лавочница в удивительно белоснежном переднике, покосившись на серебряную монету.

— Мясо крысиное или собачье? — решил уточнить я.

— Ну и шутки у вас, мужчина. Вам сколько?

— Думаю, один серебряный десятка на полтора тянет? — я пододвинул пальцем монету поближе к писклявой пирожнице.

— Что это? — спросила она.

— Чистое серебро. Бля буду.

— Не хамите мужчина. С вас шестьсот рублей. Пятнадцать пирожков с мясом по сорок рублей.

— Ткач, о чем это она? — я беспомощно обернулся к напарнику, чувствуя, что наш разговор с лавочницей заходит в тупик.

— Так вы будете брать или как? У меня смена через пять минут заканчивается.

— Пойдем отсюда, — Ткач дернул меня за плечо, — темнеет, а мы еще дом не нашли.

Я пожал плечами, сгреб с прилавка серебряный, и мы двинулись дальше по улице.

Пятьдесят шестой дом был братом близнецом пятьдесят восьмого и пятьдесят четвертого. Все они выстроились по четной стороне улицы. Обычные четырехподъездные пятиэтажки. На нечетной та же картина. Пятьдесят девятый — теткин — стоял себе там и светил начинающими зажигаться окнами. Тридцать вторая квартира находилась на четвертом этаже второго подъезда. Когда мы с Ткачем поднимались наверх, то наткнулись на бабу, поливающую цветочки, расставленные на подоконнике в керамических горшках и на полу в деревянных кадках.

Идиллия ептыть.

— Кто там? — спросили из-за обитой кожей двери с номером "32" в ответ на стук кулаком.

— Мы к Ирине Воропаевой, — назвал я имя усопшей матери Альбертика. — Посылку отдать надо.

А что еще мне было говорить? Торговцы подержанными дробовиками? Не желаете почти новый "Рем" по сходной цене?

— Её нет сейчас, что передать? — сквозь зевоту ответили с той стороны. Эта неожиданная новость породила паузу в минуту эдак длинной.

Хороши дела! Вышла старушка, которой, на секундочку, должно быть лет эдак под сто, за молочком и сейчас вернется. А Альбертик-то и не знает.

— Я принес ей два килограмма шпика от младшего брата, — начал импровизировать я, уже собираясь выстрелить в замок, если переговоры не увенчаются успехом.

Хотя шуметь до смерти не хотелось.

— Странно. У неё вроде только сестра была, но вы можете оставить сало в её холодильнике, я сейчас открою, — за дверью зазвенели ключами.

Как только между ней и косяком образовалась щель, а вставил туда свое плечо, а Ткач ударил в полотно ногой. Мы один за другим ввалились в квартиру, где в прихожей под вешалкой в куче одежды барахтался ее хозяин. Кровь из расквашенного носа уже залила и его поношенный сальный свитер и треники. Ткач вынул нож и поднял страдальца, приставив кончик лезвия к его кадыку. Ощутимо запахло мочой.

— Как тебя зовут болезный? — я мельком осмотрел кухню с ближайшей комнатой и уставился на трясущегося хозяина хаты.