Олег Верещагин: Там, где мы служили...

Джек отставил банку с недоеденными консервами. Сухо, коротко ответил — словно выстрелил словом:

— Да.

— В нашей деревне — главный жрец Ала Шамзи. Он из Диффы. Он прячется тут. Его бог его оставил, бежал от вашей силы — и жрец бежал тоже. Сюда.

— Ты точно это знаешь? — Джек по-прежнему говорил сухо, негромко.

— Он сделал мне это, — махди указал на свой глаз. — Он хочет бежать в землю, которую вы называете Йотунхейм. Говорят, его бог всё ещё там.

— Он там был недавно, — сказал Витька. И передёрнулся. Джек не посмотрел в его сторону — он снова обратился к махди:

— Если ты сказал правду — ты получишь награду. Золотыми монетами.

Махди скривился:

— Брось это золото в воду или в песок. Мне оно не нужно. Убей жреца, господин с Севера. Вот и моя награда.

— Показывай дорогу, — Джек поднялся.

Кажется, этот самый жрец почуял приближение штурмовиков, потому что попытался вылезти из дома, в котором жил, примитивно — в окно, как мелкий воришка, спасающийся от вернувшихся хозяев. Но Джек чего-то подобного ожидал — от увесистого удара кулаком в челюсть жрец грохнулся обратно в дом, а Джек, проскользнув в окно, спокойно сказал:

— Стой. Прибежал.

Остальные штурмовики входили в дверь. Жрец — здоровенный чернобородый атлет средних лет, в котором было, кажется, больше арабской крови — сидел на полу, бессильно мотая головой. Глаза у него были мутные, с губ капала слюна. Джек, наклонившись к нему, разорвал свободный серый с чёрными полосами халат.

Невыносимым зловонием пахнуло на штурмовиков — словно открылся люк в омерзительную клоаку.

— Всё точно, — со странным удовлетворением буркнул Джек. Он единственный не отстранился. Под свободным халатом плечи жреца покрывала полусгнившая человеческая кожа, жутким плащом спадавшая с плеч.

Жрец отстранился. Муть исчезла из его глаз, уплыла, словно туман. Они зажглись осмысленной, лютой злобищей — но бессильной сейчас.

— Ненавижу, — сказал он и плюнул кровью на сапоги Джека.

Сержант побелел. Если честно, Витька думал, что сейчас англичанин застрелит жреца. Всем было известно, какие счёты у Брейди с Ала Шамзи. Но Джек не убил. Джек даже не ударил. Даже не закричал. Он просто нагнулся к жрецу и сгрёб его за грудки. А потом заговорил — очень тихо, но отчётливо и со страшной, железной истовостью:

— Я раньше думал, что таких, как ты, нужно просто убивать. Уничтожать, как бешеных собак. Но теперь я так не думаю. Тебя — судитьнужно, гадина. Обязательно судить. По всем правилам. За всех, кого ты замучил и кого по твоему приказу замучили. И за наших, и за ваших даже. И мы тебя будепм судить, тварь. Публичным судом. Открыто. Чтоб все про тебя знали. Чтоб все тебя ненавидели. И потом тебя повесят. И забудут.

Махди ничего не ответил. Только оскалился, как бессильный, хоть и страшный, зверь. И снова плюнул.

А Джек — засмеялся. Холодно и коротко. Беспощадно.

Никто не ожидал, что известие о поимке жреца вызовет такой странныйрезонанс. Штурмовики издалека заметили групу встречающих — капитана Фишера, ребят из взвода, свободных от дежурства, а ещё — какого-то молодого мужчину в полувоенном без знаков различия и так же одетого высокого тонколицего паренька лет 15–17. Мужчина был с оружием, а парень — без, стоял себе справа от Фишера и посматривал на белый свет из-под кашатновой чёлки бледными голубыми глазами.

— Товарищ сержант… — Фишер отдал салют. Джек, отсалютовав в ответ, ткнул за спину:

— Вон он, товарищ капитан.

— Хорошо, — Фишер повернулся к мужчине слева. — Он твой, брат. Крепко владение предков.

— Огонь хранит владение предков, брат, — тот чуть склонил голову. А парень шагнул вперёд и положил руку на плечо жреца.

Витька потом долго вспоминал глаза махди. И тот ужас, который появился в них — вытеснив начисто все остальные чувства, даже ненависть.

А Джек опять засмеялся…

…Отделение сидело в палатке. Витька только что ввалился внутрь и разувался — он отвозил Брекки домой и привёз обратно охапку ярко-солнечных цветов.

— Жарки! — удивлённо вскочил Олег. — Как у нас!

Цветы сияли так, что палатку будто осветило второе солнышко. И тут Джек, сидевший на своей кровати, вдруг сказал:

— Не верю. Не верю, что это получилось… — на него смотрели молча, смотрели все, а цветы, поставленные в какую-то пустую банку, словно бы стали центром палатки. — Это всё равно что убить свой страх, — продолжал Джек. — Вот он за тобой ходил по пятам… год ходил по пятам, не давал покоя. Друзья погибли из-за него. А потом ты с ним встретился лицом к лицу — и оказалось, что он всего-то — бессильная тварь в гнилой коже. И что его упаковали и увозят на переработку. Но самое странно — теперь вокруг… — сержант мучительно передохнул. — Теперь вокруг очень, очень пусто…