Игорь Резун - Свидание на Аламуте

— Зачем?

— Чтобы платье не загорелось. К священнику они шли оба босиком, по дорожке из раскаленных углей. На этой свадьбе были и Сара Фергюссон, герцогиня Йоркская, и наш друг сэр Реджи, и тот самый маг, которого ты знаешь, — дядя Капитоныч. У Людмилы будет ребенок, это уже известно. Скорее всего, девочка. Она это чувствует.

Патрина молчит. Потом меняет позу: подтягивает коленки, ставит розовые пятки, промытые морем, на край древней ступеньки и кладет подбородок на колени, обхватив их руками. И смотрит вдаль. Там, в спокойном аквамарине, между морской синевой и голубизной неба, покачивается на волнах турецкая рыбачья шхуна. Полковник тоже молчит; он выпускает дым сигары одинаковыми клубами, как паровоз в детском мультфильме.

— А ты, Патрина? — вкрадчиво спрашивает он.

— О чем ты, дядя Саша?

— Понимаешь… Северные шаманы, знавшие о происхождении Принцессы Укок, о ее египетских корнях, поставили на Мельхиора. Они хотели соединить силу, таящуюся в мумифицированном теле этой древней волшебницы, и эгрегор бывшего царя Востока. У них это не получилось. Мельхиор оказался слаб… Люди из ордена Истребителей Магов, продолжатели дела Старца Горы, пытались достичь заветной цели, обратившись к могучему эгрегору царя Гаспара, дремлющего тут, на Востоке. Они надеялись на помощь Абраксаса, этой третьей силы, стоящей над миром. Но Абраксас, сначала помогавший им, потом расхотел помогать ордену ассасинов…

— Почему?

— Этого никто не знает, Патрина. И никогда не узнает. У них тоже ничего не получилось. Вторая жертва не стала Невестой, не состоялось мистической «свадьбы», потомок Хасана Гуссейна ас-Саббаха не родится ни в мужском, ни в женском обличье. Остался третий эгрегор. Валтасара…

— Его же убили, дядя Саша?

— Не все так просто, Патри… Ты слышала о северной стране? Гиперборее?

— О ней рассказывала Мири…

— Да… Гиперборея-Арктида. О ней писал еще греческий ученый Страбон в своей «Географии». Вот послушай…

— Это о Гиперборее?

— О ней. В греческом языке слово, обозначающее таинственный Север, пишется через букву «тету» и читается как «Тула», «Туле». Ты знаешь, ацтеки верили, что Кветцалькоатля изгнали в далекую северную страну его братья — Витцлипуцли и Гуицтлипохтли… Это та же легенда. Валтасар остался жив, но его эгрегор дремлет в том мире, куда не могут проникнуть ни Запад, ни Восток. Он недостижим и для большинства людей, магов или шаманов. Так что третий эгрегор остался, Патри. И остаешься ты… Он все это время хранил тебя, потому что ты оказалась связана с ним. У вашего народа женщина в пятнадцать лет может зачать и выносить ребенка. Что ты об этом думаешь, Патри?

Он загадочно смотрит на девочку, а та щурится — от яркого солнца, катающегося над морем, как масляный круг по голубой тарелке.

— На самом деле… проиграли ОНИ, а ты выиграла. Третья Невеста, которой… Впрочем, я скажу проще. Ты еще можешь найти себе жениха, ты можешь сыграть свадьбу и тогда… тогда тот, кто родится у тебя, станет…

Заратустров явно медлит. И тщательно выбирает слова. И почти не может найти правильные.

— Тот, кто родится у Чай Ратри, тот принесет своему народу власть над половиной мира, — наконец, на выдохе говорит он и снова спрашивает: — Что ты об этом думаешь, Патри?

Девочка поворачивает к нему загорелое счастливое лицо. На полковника смотрят глаза — черные и бездонные. В этих глазах все: и пылающий дом на краю соснового леса, и безумный холод взгляда зловещего банкира-убийцы, и бешеный вращающийся танец двух женщин на железнодорожной насыпи, и рушащиеся идолы в чреве пирамиды, века лишений, гонений и пожаров, крушений царств и кровавых революций, скорбь этого мира и его счастье — счастье первого детского крика… И лицо Мириклы, спокойное, усталое, лицо человека, выполнившего свое предназначение. Глаза Патрины на секунду увлажняются, туманно блестят.