Игорь Шинкаренко - Марго. Мемуары куртизанки

То, что было огорчительнее всего в этом приключении, так это то, что я была далека от того, чтобы осмелиться отомстить этому бесчестному мошеннику и прохвосту. Я всего лишь дрожала от одной только мысли о том, что он может прилюдно огласить произошедшее между нами и станет насмехаться надо мной, будет иронизировать, что я сама заплатила за его любовь, чтобы сохранить тайну. И у меня хватило ума и благоразумия тихо и молча проглотить эту пилюлю, и чтобы отвар из этих таблеток действовал эффективнее, я сослалась на боль в груди, дабы месье Тюре меня избавил от необходимости танцевать в ближайших оперных постановках. Однако я не игнорировала вечера в Опере, притворялась, присутствуя на них инкогнито, усаживаясь в середине амфитеатра, изменив макияж, чтобы меня нельзя было так просто узнать, но не настолько, несмотря на это, чтобы не быть, как всегда, чрезвычайно элегантной, слегка неглиже, и необыкновенно обворожительной.

Бог мой! Моё повествование было бы просто сборником красивых глупостей, которым я могла обогащать публику, если бы сообщала ей лишь о пресных и убийственно скучных речах, которые мне приходилось терпеливо выслушивать со всех сторон от целого роя болтунов, напевавших их в мои уши! Как это возможно, чтобы мужчины были одновременно столь фривольны и столь мелочны? Неужели они серьёзно думают, что мы будем так жадны до плоских похвал и низкой лести, чтобы получать удовольствие от их глупых излияний, и возжелать продаваться им за такие глупости?

Среди этого неисчислимого количества нелепых персонажей был некий бледненький финансист колоссального телосложения, который, нелепо грассируя, с выражением невыразимого доверия на лице картавил абсолютно абсурдные комплименты, какие только могли слететь с языка имбецила и один старый, беззубый командор, наслаждающийся своими унылыми комплиментами до такой степени, что заставлял падать в обморок предмет своего обожания, стараясь со своей стороны вдохновить во мне вкус к его красивым маленьким морщинистым глазкам множеством сладеньких фраз, почерпнутых из романа Оноре д’Юрфе «Astrée». На некотором расстоянии от этого матадора комплимента расположился молодой фат, который скромно бросал в мою сторону страстные взгляды, бормоча при этом настолько тихо, чтобы мне не составляло труда услышать, что я прелестна, обладаю божественной красотой, выше ангелов, ярче звёзд, и если бы я соизволила бросить взгляд на них, то они скромно опустили бы свой лик, чтобы попытаться меня убедить в моей неземной красоте, и шептали бы эти слова очень нежно и тихо, дабы их справедливые слова о моей божественной красоте нельзя было заподозрить в лести, если бы я их услышала.

Когда я думаю о такой дерзости, меня соблазняет довольно простая мысль о том, что либо создания, подобные мне, обладают настолько могущественной, сильнодействующей привлекательностью, либо, что мужчины всего лишь слепые и глупые животные. Что бы там ни было, мания, с которой нас домогаются во Франции, столь глубока, что по силе вожделения к нам, театральным девушкам, не сравнится никто, и что особенно льстит, даже королевские особы, отмеченные лишь заслугой их рождения от определённых титульных персон, и ни чем более. И разве можно приписать это моё заявление сумасшедшему тщеславию, подвигнувшему меня на глупое желание заставить поговорить о себе? Ведь и на самом деле, разве не мы дали стержень нашим любовникам, заставили их поверить в их исключительность, обрести эго. Те, кто должен был быть презрен окружающими за своё ничтожество, в одночасье становились благодаря нам популярными членами общества, их нельзя было больше игнорировать, они становились модными господами. Почему? Да потому, что их любовницами становились такие очаровательные красавицы, как мы, оперные актрисы. Сколько презренных финансистов безвестно пропали бы в анналах истории, и никто и никогда бы не узнал об их воровстве и взяточничестве, если бы не мы, милые оперные девушки? Именно мы тянем этих людей из темноты забвения, именно мы отягощаем их чрезмерными расходами, погружаем в пучину растрат и разорение Разве можем мы забыть известную солистку мадемуазель Пелисье, и её репутацию? Как и в любом другом жанре, в нашем она пользуется большим авторитетом. Бесспорно, именно эта бесподобная сирена обогатила блеск истории нашей профессии, пустив по миру одного еврея-финансиста, тайного миллионера, имевшего скрытые рычаги управления Францией. Благодаря своей коллекции честно заработанных бриллиантов и её приключениям, имевшим большие последствия для окружавших её воздыхателей, память её будет вечна. Хотя, справедливости ради стоит сказать, что хотя эта женщина была необыкновенно богата, умерла она, бедняжка, образно говоря, на соломе. Это такое известное наше преимущество– если и доводится нам умирать в нищете и позоре, то, по крайней мере, люди помнят о нас веками, принимая во внимание насколько известны и популярны мы были в наши лучшие годы, какой известностью мы пользовались в свете.