Александр Венгеровский - Рэкетир Мишка

Тут уж и он вскипел:

–Ты как со мной разговариваешь! Хочешь показать, что больно смел? Ты не смел, а знаешь, что я тебя как молодого специалиста вышвырнуть не могу. Запомни: кто мне перечит, со мной не работает. Так было и будет всегда, потому что я здесь хозяин!

Впрочем, Стрельникова можно понять. Сам был таким. И он считал, что рабочие должны всем управлять, а он их этому должен учить. И кто такое придумал? И как он, Андрей Васильевич Белянин, находясь в трезвом уме и твёрдой памяти, мог так долго в это верить?! Эти что ли будут управлять, которые ему только что чуть под колёса не залетели. Да и другие – умные, трезвые – не лучше. На профсоюзное собрание председателя рабочкома выбрать – не дозовёшься их, не то, что управлять. Не хотят они управлять. То, что не могут – это одно, а главное – не хотят. Хлопотно и мозги надо напрягать. А ведь были времена, хотел он и к управлению их привлечь, и советоваться с ними. Много у него тогда дурацких идей было – стыдно вспомнить. но ведь он тогда был молод и мечтал осчастливить своих совхозников и приблизить это самое светлое будущее. Одна из его идей состояла в том, чтобы освободить их от нудного каждодневного сельского труда, чтобы было у них время для всестороннего развития и совершенствования личности. Какое, в самом деле, развитие, когда приходят с работы и опять, уже в собственном пригоне, коровам и быкам хвосты крутят. Созвал их. Так и так, давайте-ка жить по-новому. Я вот что предлагаю: соберём всю вашу скотину в одно место. Помещения уже есть, поставим двух-трёх скотников. Они будут кормить, поить, навоз убирать. Ваше дело только утром и вечером прийти, подоить и молоко с собой унести. Как вы на это смотрите? Он ожидал радостных криков, а они молчат.

–А летом пастуха наймём. Зелёной подкормкой и концентратами – всем обеспечим. Вам никаких забот. А там несколько доярок поставим, купим доильные аппараты – всё за счёт совхоза. Молоко ваше, сколько хотите – совхозу сдадите, остальное с собой возьмёте. Подумайте, сколько свободного времени у вас останется – и на Маркса сослался: «общество богато свободным временем своих членов».

Молчат, да как молчат! Как у Пушкина – народ безмолвствует.

Минуту молчат, другую, и неудобно всем становится. Ему – оттого, что мало-помалу дураком себя начинает чувствовать, а им – оттого, что надо бы что-то сказать, а сказать, что думают, не хочется. Наконец кто-то из зала сказал неискренне:

–Идея, вроде, хорошая, надо обдумать.

А одна пожилая доярка произнесла с такой обидой в голосе, словно он её только что ограбить собирался:

–Моя Зорька два ведра за раз даёт, она ласку любит, а в чужих руках вовсе доиться перестанет.

И опять замолчали неловко. А он вдруг понял, вернее, почувствовал, каким идиотом перед ними сидит со всеми своими идеями и так ему стало противно и досадно на себя и на них. Может тогда он в первый раз понял, что советоваться с ними нечего: толку от этого нет, да и ему никакого профиту.

–Ну ладно, – сказал, – вы моё предложение обдумайте, мы к нему ещё вернёмся.

Вздохнули облегчённо: поняли, что не вернутся к нему никогда. Ну что ж, взбрело начальству что-то в голову – мало, что ли, взбредало на их веку? как взбрело, так и позабудется. Начальство чем хорошо? – Короткою своею памятью.

Выходя, говорили оживлённо, не обсуждали – над ним смеялись. Услыхал:

–Моя корова чуть-чуть жрёт, а твоя в три горла, а за сено одинаково станем платить? А отёл скотнику доверить или по ночам на ферму бегать? Чёрте что! Надо же такое придумать!

В первый раз он тогда усомнился в своём уме. Но через несколько дней перечитал чеховский «Дом с мезонином» с рассуждениями о том, что стоит освободить народ от тяжёлого физического труда, и он немедленно воспрянет, написал на полях «не всё так просто» и восстановил доверие к своему уму.

В следующий раз он их собрал – тут уж вопрос был верный – они должны были его поддержать. Решил он заложить сад. Правда, заложил бы и без их одобрения, а всё-таки… Тогда он ещё не от всех иллюзий избавился, в том числе по части привлечения к управлению. Хорошо поговорили. Что-то между ними даже мелькнуло похожее на взаимопонимание. Одобрили. Особенно были довольны женщины. Весною устроил он субботник. Вышли всем совхозом, посадили смородину, малину, ранетки. Потом, как водится, обмыли. Он, правда, не стал с ними пить – отговорился, что дела ждут. Впрочем, это неважно. Важно, что с этим садом стало. Вырос он, стал плодоносить. Он приставил к нему специального агронома Ивана Ивановича Ярова. Хороший был человек, исключительно честный, и порядок любил, что и описать невозможно. Придёт в контору в чистейшей рубашке, в костюме, в белом картузе, застёгнут на все пуговицы. Скажут ему: «Ты что, Иван Иванович, ходишь всегда, как на парад?» А он отвечает: «А как же! Я в контору пришёл, к людям. Я должен прийти как человек, а не как помазок. Меня так смолоду научили и родители, и командиры в армии. Я служил в Германии, а там строго было насчёт порядка. Однажды я пуговицу на гимнастёрке расстегнул, потому что жарко было и влажность большая – дышать нечем. И меня увидел командир батальона майор Козлёнченков. Говорит: «Ну-ка, Яров, зайди ко мне». Я зашёл, и он давай с меня стружку снимать: «Ты хочешь, чтобы немцы сказали, что советский солдат разгильдяй?» Я от него мокрый вышел как из бани. Но чтобы обида какая – никогда! Только с благодарностью вспоминаю. А сейчас уж привык. Чтобы я к людям неопрятным вышел – это бесполезно».