Наталья Баклина - Сколопендра

Но разговор с дочерью пошёл совсем не так, как я его себе представляла. Вернувшись, Маришка с независимым видом принялась убирать постель, начав с измятой простыни. Нанося крем на лицо, я видела в зеркале дочкину спину, выражавшую целую гамму эмоций, от упрямства до непокорности.

– Я была лучшего мнения о твоём вкусе на мужчин, – сказала я, втирая крем в шею. Подбородок при этом пришлось задрать, и слова получились чуть сдавленными. – Где ты откопала сей…персонаж?

– Не смей так говорить о Демьяне, – развернулась ко мне дочь.

– Как – так?

– Как о каком-то проходимце!

– Ладно, буду говорить о нём, как о пришельце, – согласилась я. – Тем более что внешность у него самая подходящая. Вы тут с ним что, травку курили?

– Мама, да прекрати же! – Маришка в зеркале в сердцах швырнула на пол подушку. – Ну почему если парень выглядит неординарно, так сразу – наркоман?

– Да потому что глаза мутные и в квартире накурено, не продохнуть. И окурки без фильтра…

– Никакие у него глаза не мутные. Это он на варгане долго играл, возвращался какое-то время. А окурки – от «Беломора», Демьян «Беломор» курит. Извини, что в квартире, но я окна открывала, проветривала…

– Похоже, он все две недели тут так и курил, раз не выветрилось. И всё-таки, где ты это чудо откопала?

– В институте познакомилась.

– Да неужели? – от удивления я прекратила мазать лицо и развернулась к дочери. – Что, сейчас в финансово-кредитном и такие тоже учатся? Лысо-волосатые с серьгами и варганами?

– В финансово-кредитном учатся одни девчонки. А с Демьяном мы познакомились в архитектурно-ландшафтном.

Маринка помолчала и выпалила, решившись:

– Мам, я бросила финансово-кредитный. Я поступила на ландшафтного дизайнера.

– Та-а-ак…

Ещё новости, что за день за такой! Я разглядывала дочкино лицо с решительно закушенной губой.

– Бунт на корабле, значит? Дворцовый переворот? Долго думала, прежде чем решилась?

– Долго. Весь год. Я зимнюю сессию завалила и на подготовительные курсы пошла.

– А мне почему не сказала?

– Потому. Не хотела, чтобы ты меня отговаривала. Потому что мне уже девятнадцать, и я хочу про свою жизнь решать сама.

– Что ещё ты сама решила про свою жизнь? – спросила я, чувствуя, как пульсирует жилка на виске.

– Я… Мы с Демьяном решили жить вместе!

– Здесь? – я обвела взглядом комнату. – В нашей однокомнатной квартире?

– Нет. У него есть комната в коммуналке.

Демьян – жених из коммуналки… Всё. Больше не могу. Слишком много всего для одного дня. Моя дочь собралась жить в коммуналке!

– Марина, да ты в своём уме? Он тебя что, обкурил, задурил, одурманил? Какая коммуналка?! Какой Демьян?! Тебе всего девятнадцать! Тебе о своём будущем думать надо, выучиться, встать на ноги, получить профессию! А ты лезешь в жизнь, в которой ничего не понимаешь!

– А ты понимаешь? – вполголоса спросила дочь, и я поперхнулась собственным криком. – Всю жизнь вкалываешь, как лошадь, живёшь одна, никого не любишь, кроме работы не видишь ничего. Если это называется «встать на ноги», то я не хочу такие ноги. Я крылья хочу, понимаешь? Крылья! Я летать хочу!

– С этим наркоманом? – ни сил, ни аргументов у меня не осталось. – Это не полёт. Это падение.

– Прекрати называть Демьяна наркоманом. Он художник, он талант. Мы уже всё решили.

– Решили, так решили, – сдалась я. Этот парень ей совсем голову задурил. Спорить бесполезно. Сама со временем всё поймёт. Пора взрослеть.

– Налетаешься, приземляйся. Желаю мягкой посадки, дорогая. И помни, что, как правило, такие полёты кончаются залётами. Поберегись!

– Какая же ты всё-таки! – задохнулась от возмущения дочь.

– Какая?

– Ехидная. Как сколопендра!

– Я не ехидная. Я мудрая. Я знаю жизнь.

Глава 2

Переехав рано утром русско-украинскую границу, наш поезд словно вернулся лет на пятнадцать в прошлое. Я хорошо помнила то время – в начале девяностых примерно так в поездах и было. Я тогда как раз развелась со своим мужем-пентюхом и ехала из Пензы в Москву за новой жизнью, оставив в старой Славку, который оказался не каменной стеной, добытчиком и опорой, как мне хотелось-думалось в первые годы нашей жизни, а тем самым чемоданом без ручки, что и нести тяжело, и бросить жалко. Но вот – бросила.

Так уж случилось, что страна, где мы со Славкой выросли и окончили институт, став инженерами, рассыпалась осколками, которые сложились совсем в другую картину мира. И в этом мире мы-инженеры не пригодились. Нам обоим нужно было заново учиться жить. У меня желания и смелости на учёбу хватило. У Славки – нет. Когда завод, где работали мы оба, закрыли – нашей семье как раз исполнилось пять лет – муж перешёл на диванное существование, целыми днями либо валяясь дома у телевизора, либо шляясь по городу в поисках работы. Работа не находилась, поиски становились все более вялыми, а лежание на диване – всё более основательным.