Всеволод Липатов - Сказки Безумного Леса

* * *

В то позднее утро Иван проснулся как обычно, с тяжелой головой и сухостью во рту. Мутным взглядом посмотрел на солнечный луч, проскользнувший в щелочку занавески и упавший ему на грудь, и вздохнул. Вздохнул тяжело, понимая, что Елена уже знает, чем он занимался всю ночь. И оправдания типа того, что «выполнял очередной царский наказ» – не пройдут.

«И откуда она все знает, – тяжело шевельнулась мысль. – Кажется все друзья надежные, проверенные не раз. А стоит засидеться в пивнушке, пообщаться как следует со старыми знакомыми, зайти к кому-нибудь на огонек – и все… Елена у же встречает около порога. И когда она спать ухитряется, – в очередной раз удивился Иван. – Вот узнаю, кто этот доброхот, все гляделки вырву, вместе с языком, и Карабасу отдам. Пускай их для куклы приспособит. А что, для кого-нибудь щелкунчика в самый раз подойдет, – вяло воодушевился Иван. – Пускай на сцене щелкает, чем по порядочным дворам шляться, и сплетни разносить».

Эти мысли посещали его частенько, почти каждое утро, но именно сегодня отчего-то они были уж очень мрачными. И тяжелыми. То ли действительно вчера слишком сильно поругался с Еленой, то ли опять что-нибудь в медовуху подсыпал проклятый кочмарь. Но как бы там ни было, своего добросовестного доносчика он искать пока не торопился, резонно рассудив, что рано или поздно тот как-нибудь все равно попадется.

Иван встал со старенького коврика, неуверенно держась за стену. Ноги были ватными и дрожали, потолок упрямо съезжал куда-то в сторону, несмотря на героические усилия Ивана удержать его в приличном положении, а пол был похож на палубу кораблика во время сильного шторма. Солнечный свет нестерпимо резал глаза. С большим трудом он подошел к большому, во весь рост зеркалу, внимательно посмотрел на отражение и содрогнулся. Чувство отвращение ко всему отраженному в стекле потрясло его до самого нутра. Ему стало совсем плохо, к бледности на лице добавилась легкая зелень, внутри что-то неприятно задрожало и напряглось. Казалось сердце бешено колотиться у самого горла, а желудок сжался в крохотный комок. Иван задышал часто-часто, нервно сглотнул и тихо пробормотал:

– А ведь все начиналось вчера так славно. Потом этот сказитель откуда-то взялся со своими чертовыми байками, совсем нас запугал. Пришлось храбрость свою восстанавливать. А вот что же потом было?.. Что-то не вспоминается. Но, кажется все цело, ничего не болит.

Он внимательно, насколько хватило сил и поворота негнущейся, отлежавшейся во время сна шеи, осмотрел себя.

– Немного мятый, но так, вроде ничего. Все цело, даже не грязный. Значит, вчера никуда не ходили. Вот и хорошо, вот и славненько. Значит, Елене нечего на меня дуться. – Сделал он радужные выводы. От этого на душе немного полегчало.

Кряхтя и покачиваясь, он вышел на крыльцо, осторожно спустился по высоким ступенькам и жадно припал к большой дубовой бочке с дождевой водой. Напившись и умывшись, он понял, что утро в самом разгаре. Солнышко не по-весеннему тепло пригревало, птицы пели в высоком синем небе, многочисленная домашняя живность весело и бездумно сновала по большому двору, что-то жуя, клюя, грызя. А также гавкая, хрюкая, кудахча, обсуждая какие-то свои животные дела и проблемы. Но в этой жуткой утренней какофонии звуков, – как показалось Ивану сначала, голова-то болела, и его ничего не радовало, – чего-то не хватало. Чего-то важного, необходимого и привычного.

Иван огляделся, Елены, его горячо любимой красавицы жены, нигде по близости не было видно и слышно. Оттягивая неприятный разговор, он, через весь двор, лениво пиная попадавшихся жирных куриц, побрел в конюшню. Его верный друг и товарищ по многочисленным приключениям грустно поднял морду от большого ведра с водой. Глаза печально посмотрели на Ивана. В них стояло такое страдание и глубокая тоска, что Иван невольно содрогнулся. Ему до слез стало жалко Коника.

– Что, дружище, плохо? – Он погладил Коника по мокрой морде. Зря я тебя вчера с собой взял. Но кто же знал, что этот чертов бард в кабак притащится.

– Да уж, страстей он вчера напел – жуть. До сих пор поджилки трясутся. – Ноги у коня действительно мелко-мелко дрожали. – Давненько я таких страстей не слушал.

– Пророчества Великого Бормотуха без специальной подготовки никто не может слушать. Кроме какого-то Смертного.

Друзья невольно поежились, вспоминая вчерашние пророчества, которые весь вечер гнусаво и фальшиво пел случайно зашедший сказитель. Коник опустил голову в ведро и шумно втянул в себя холодную воду. Потом поднял голову и спросил: