Вера Космолинская - Флот Хардрады

Король Гарольд Саксонский тоже стоял на холме, но вдали от моря. Он не мог видеть ни огня, ни обломков и мертвых тел. Но я принес ему письмо от Эдвина, скрепленное должными подписями и печатями. О том, что флот норвежцев канул в море, и опасности для северных земель больше нет.

— Как ты скор! — так же, как Эдвин, удивился Гарольд.

— Разве? — забавляясь, удивился я. — Написал ли Эдвин, когда все произошло?

— В лето от рождества Христова тысяча шестьдесят шестое…

— Несомненно, в осень…

— Гм. Двадцатого сентября… это сегодня!

— Неужели? Ведаешь ли ты, как быстро летит стрела?

— Что ты хочешь сказать этим, посланец?

— То, что если пустить стрелу, и если кто-то подберет ее и пустит снова — она может лететь по назначению очень быстро!

— Ты хочешь сказать, что письмо было послано с помощью стрел и оттого дошло так скоро?

— Отчего же нет? Согласись, что это прекрасная идея. Я рад, что сообщил ее эрлу Эдвину, и он ею воспользовался. Потому что теперь тебе не нужно продвигаться далее на север, а надо как можно скорее вернуться на юг, которому грозит нападение герцога Нормандского Вильгельма. И если позволишь мне помочь тебе, я объясню, как именно следует его встретить.

Гарольд взглянул на письмо Эдвина.

— Он пишет, что я могу доверять тебе, но просит не искать объяснений, это весьма странно…

— Ему было видение в старом монастыре над Хамбером и откровение о гибели флота норвежцев, которую видел он своими глазами, и о грядущей твоей славе, король саксов.

Гарольд тут же набожно перекрестился.

— Да будет так!

— Аминь! — поддержал я.

— Так вот почему письмо дошло так скоро!.. — проницательно прибавил король. Да он просто все схватывал на лету.

Они встретились, как и должны были — при Гастингсе. Но на две недели раньше. Вильгельм не успел как следует подготовиться к бою после высадки, а войска Гарольда, не истощенные боем с норвежцами и изнурительным движением навстречу новому противнику, поджидали его полные сил и снабженные некоторыми исключительно тактическими и стратегическими хитростями. На этот раз никаких нейтронных пушек. Все было почти честно.

И вот поле битвы, пропитанное кровью, удушливый смрад удобрений для славы и процветания — начинающегося разложения мертвой плоти. Отрубленные и скрюченные конечности, выбитые боевыми молотами и топорами мозги, вывороченные внутренности, застывшие оскалы людей и животных, и кое-какое количество живых лошадей, щиплющих скудную октябрьскую травку неподалеку. На холме, на видном месте, было водружено копье с головой Вильгельма Уже-Не-Завоевателя, какие-то шутники, которые еще несомненно войдут в историю, снабдили его короной из пергамента, намекавшей на его несостоятельные притязания. Этот момент, возможно, запомнится людям лучше, чем описанный Шекспиром эпизод из Войны Роз. Тем более что шансов на нее теперь порядочно убыло. Лазер, припрятанный у меня в кармане, пригодился мне лишь несколько раз, чтобы защитить короля саксов издали. Счастливого и пьяного от своей победы.

— Ты был прав! — воскликнул он с восторгом, прижав меня в порыве чувств к своей медвежьей, обтянутой кольчугой, груди. — Все как по маслу! Они зашли оттуда, а мы их р-раз! А они туда!.. А мы их в порошок!.. Откуда ты, черт побери, знал?.. Ох, не будем о черте, тьфу-тьфу!.. Сие благословение и соизволение божие! Мёда нам!.. Так как, говоришь, тебя зовут?.. Нет, я помню-помню, но сегодня мы будем звать тебя Военачальник! А то, что это за имя такое — Мастер? Мастер чего? Тут недомолвки какие-то… Боя, несомненно! Войны священной! Мёда! Мёда!.. Божией милостию!..

Все это время я внушал ему мысли о нужных реформах, теперь нужно было лишь убедиться, что он их усвоил, а затем пробежаться далее по всей земной истории, подправляя то там, то здесь, и тогда однажды в будущем… Я почти добрался до своей Тардис, когда понял, что что-то идет не так… Вернее, это я иду не так, увязая в пространстве как муха в смоле, что отчего-то очень быстро становится янтарем. Меня выследили! Я где-то был неосторожен. Быть может, в будущем… теперь я вряд ли узнаю… Плотность сгустилась кромешной тьмой, затопившей мой разум. Только привычный ритм четырех ударов какое-то время бился на поверхности, прежде чем…

Я очнулся, конечно, на Галлифрее. В том самом мире, что надзирал над всем континуумом в своей самодовольной бесплодной чопорности.

Да, они всё знали — о том, что к шестнадцатому веку на Земле должны были появиться не только железные дороги и самолеты, но и космические корабли, о дальнейшей экспансии людей в космос, об освоении ими времени. Но ничего этого больше не будет. Ни для меня, ни для них.