Андрей Константинов - Вверх по Реке Времени

А возле уличного фонаря остановился, окружённый стайкой симпатичных девушек в лёгких летних нарядах, молодой человек в футболке с портретом Гагарина и надписью «Космофест—2011».

– Мой муж! Вокруг него всегда столько девушек! – с наигранным возмущением произнесла привлекательная особа с чуть волнистыми длинными волосами цвета золотой осени, комментируя эту сцену свой темноволосой подруге, на что та ответила:

– Это же хорошо! Значит, красивый муж.

Я продолжал двигаться к Неве, всё более поддаваясь карнавальному настроению. Принц Даккар, он же – капитан Немо; Хемингуэй, Юрий Алексеевич… – кто ещё? Ну конечно, сама Ассоль! Навстречу танцующей походкой летела, улыбаясь от беспричинного счастья, широкоглазая черноволосая красавица. Перед ней расступались, на неё оглядывались. «Королева! Краса ненаглядная!» – кричали, говорили и шептали ей вслед. И я с удовольствием отметил, что на Маринку тоже так оглядываются, когда она идёт по улице. Или по коридору Института имени О. Ю. Шмидта.

Маринка – это моя жена, а также известный вулканолог, молодой доктор наук. Обычно в Ленинград на белые ночи мы приезжаем вместе, чтобы до одурения бродить по набережным и мостам, упиваясь пьянящей атмосферой одного из самых красивых в мире городов. Однажды мы оказались здесь на празднике выпускников и впервые увидели, как над Ростральными колоннами и вслед за ними – на стенах Петропавловской крепости загораются газовые факелы, а со стороны Дворцового моста появляется в свете прожекторов и отблесках фейерверков галиот под алыми парусами…

Но на этот раз всё произошло иначе. Маринка улетела на Камчатку, где продолжалось грозное извержение Толбачика. «Трещинное извержение имени 50-летия Института вулканологии и сейсмологии ДВО АН СССР на Толбачинскому долу», согласно официальному наименованию. А я, пообещав любимой жене, что в этом году мы обязательно вместе побываем если не в Ленинграде, то уж в Париже наверняка, отправился в Питер по призыву Андрея Михайлова.

Миновал канал Грибоедова. Слева по ходу, на той стороне проспекта распахивал крылья Казанский собор, перед ним на переходе мигал жёлтый сигнал светофора. На углу Малой Конюшенной улицы, также известной как улица Софьи Перовской, прямо на асфальт были установлены звуковые колонки, из которых неслись энергичные ритмы. Зрители образовали большой круг, в центре которого парень с девушкой мастерски отплясывали рок-н-ролл. Раз-два, три-четыре, пять-и-шесть… Здесь я задержался, любуясь танцорами, которые стремительно крутились и перемещались по пятачку мостовой: он – в лёгком белом костюме; она – в коротком синем платье, туфли на каблуках. Раз-два, три-четыре, пять-и-шесть…

Когда танец закончился, и смолкли аплодисменты зрителей, меня окликнули.

– Андрей!

Я обернулся. В нескольких шагах позади стоял, пряча улыбку за суровым обликом морского волка, Константин Львович Налимов, или просто Костя, мой давний друг, электрик научно-исследовательского судна «Александр Казанцев» и по совместительству общественный директор клуба «Великий Кристалл».

Крепкое рукопожатие моряка.

– Я думал, ты в рейсе.

– Только вчера пришли, – ответил Костя. – А ты, оказывается, в Ленинграде. Надолго приехал?

– Сам пока не знаю. Меня Михайлов вытащил по какому-то важному делу, но я пока не знаю, в чём оно.

Через пять минут мы уже сидели в открытом кафе за бокалом аргентинского красного вина провинции Мендоса.

– Как дочь? – спросил я после того, как мы выпили за встречу.

– В экспедиции, в Средней Азии. Как раз по её интересам: раскапывает древний буддистский храм.

– Ей один год остался учиться?

Костя кивнул и в свою очередь поинтересовался, как мои.

Я рассказал, что Маринка на Камчатке, что наш старший после первого курса проходит полевую практику под Боровском, а младший уехал на смену в «Орион», а этот посёлок, как известно, тоже находится в Калужской области.

– Космонавтом будет, – уверенно произнёс Костя.

– Космонавтом-разведчиком. За марсианской эпопеей команды Саши Хохлова вместе с нами следит, ни одного сообщения не пропускает, долинами Маринера бредит, а песня про туманные дали Оберона у него теперь любимая.

Принесли чай, заваренный с чабрецом. Не спеша попивая его из широких чашек, мы с Костей погрузились в созерцание.

Солнце зашло. Ровный ряд уходящих вдаль фонарей освещал опустевшую улицу с застывшей на постаменте одинокой фигурой Николая Васильевича Гоголя. На Невском прохожих стало заметно меньше – все переместились к Неве, транспорт исчез вовсе. Танцоры на углу теперь исполняли «Кумпарситу» – заключительный танец. Хорошо исполняли, «с душой». С того места, где мы сидели, их было отлично видно. Ребята не «маршировали» в ритм, но очень чутко и нежно обыгрывали каждый нюанс мелодии. Вместе с остатками дня ушла рок-н-рольная искромётность, лиризм белой ночи теперь наполнял танцующих.