Андрей Каминский: Рейхсколдун

— Тебе нельзя здесь оставаться — произнес он, наконец. Почему-то он сразу поверил рассказанному. — Никогда не хотела пробраться к своим, за Урал?

— Хотела, а толку — пожала плечами Катя — кому я там нужна, подстилка немецкая? У наших там своих проблем хватает, кроме как со мной возиться. Конечно, там свои, там советские — думаешь, забыла я? Да только мне туда ходу уже нет. Нет, чувствую, так я и умруфашистской блядью. — грустно закончила Катя. — Недолго осталось, скоро жизнь уже так опостылеет что или из окна выброшусь или сбегу отсюда и утоплюсь в Пруду.

— Ерунду не говори — неожиданно зло сказал Майер. — Выберешься ты отсюда! Обязательно выберешься! Пусть я и сам сдохну, если не вытащу тебя из фашистского гадючника!

Катя посмотрела на него широко раскрытыми от ужаса глазами.

— Что вы такое говорите герр Майер?

— Хватит меня «херром» обзывать — резко сказал он. И затем — словно в омут нырнул — выдохнул. — И никакой я не Майер. Михаилом меня зовут, Михаилом Поляковым — глядя в испуганные глаза девушки он усмехнулся — что не ждала такого, Катюша? Я и немец тотолько по отцу-кулаку, которого еще в 23-м как контру в расход пустили. Я когда подрос письмо написал самому вождю — с просьбой и фамилию сменить и вообще от отца изменника отречься. А потом пошел в разведывательную школу в Москве. Тогда и разработали план этот — по внедрению к фашистам. Сначала меня вывели на одного местного абверовца, что в столице работал, да нашими давно был перевербован. С ним мы и придумали этот план — на Волге контрреволюционную организацию создать. Тогда я и вернулся в Энгельс — там думали, что без вести пропал — я сказал, что в бегах, что паспорт сменил. Потом через нужных людей слух пустил, что у меня с Абвером уже контакты отлажены. И ко мне потянулась всякая шваль контрреволюционная, все немцы из тех, что против Советской власти камень за пазухой держали. Никто не ушел от пролетарского гнева, все получили свое — кто в лагерях, а кто и в чистом поле у оврага. А потом еще придумали легенду, чтобы я в Германию перебрался. Там вон видишь, до каких чинов дошел — он пренебрежительно ткнул пальцем в погоны на кителе — да вот только все без толку, как оказалось. Кто же знал, что так оно выйдет — с детства же пели, что «Красная армия всех сильней», верили, что где-то да обломает себе зубы фашист — не под Ленинградом, так под Москвой, не под Москвой, так на Волге. Но пусть и потеряны и Москва и Сталинград — не потеряна еще Советская Россия. Я как раз бежать собирался за линию фронта — мне уже и приказ поступил из Новосибирска. Проберемся к местным партизанам — у меня с ними давно уже контакт налажен с группой Медутина, что к северу от Ижевска действуют. Они нас сквозь леса и болота проведут мимо Воткинска, а там уже другие партизаны будут. Так до самой Перми доберемся, а уж там не пропадем — у генерального комиссара Перми, что всем краем заведует, первый советник есть по делам местных — так вот он наш человек. Он поможет нам до Урала добраться, а там уже наши войска будут. Да что я за большевик буду, если девчонку из фашистских лап не вырву? Там за Уралом я тебя тоже не оставлю, заживем хорошо, нам бы только до Новосибирска добраться.

Во время всей этой тирады Катя недоверчиво смотрела на Михаила не в силах поверить в сказанное. Тот перехватил ее взгляд и рассмеялся:

— Не веришь? Ну, тогда сюда смотри.

С этими словами он выхватил именной кортик, осторожно, распорол подкладку на кителе и бережно достал сложенный вчетверо пожелтевший клочок бумаги.

— С этим пропуском я везде пройду — гордо сказал он — раньше и в сам Кремль можно было спокойно войти с этой бумажкой. Ее я должен предъявить первому красному командарму которого встречу. Да ты не на документ, ты на подпись смотри. Ну что теперь убедилась?

Катя кивнула не в силах оторвать взгляда от небольшого клочка бумаги в самом низу которого виднелась замысловатая закорючка — подпись человека чье слово и поныне считается законом для всех, кто еще воюет под алым знаменем с золотой звездой, серпом и молотом.

— Вот так — удовлетворенно сказал Михаил пряча квиток в карман — ничего китель починить — это пустяк. Все равно последние дни ношу. Ну, теперь веришь?

Катя кивнула, ее глаза сияли.

— Ты мне вот, что скажи — у тебя еще родные какие остались?

— Дядька в деревне живет — сказала Катя — на днях упросила коменданта, чтобы я к нему съездила.

— Отлично — потер руки Поляков — где эта его деревня?