Максим Разумников - Сэлмен

Сэлмен безуспешно пытался заглушить ужасающие голоса и в какой-то момент почувствовал, что на него вот-вот обрушится потолок. Он встал и тоже начал отчаянно кричать сквозь слезы, так громко, пока не ощутил, что в любой момент кровь хлынет сквозь голосовые связки. Он сплюнул на пол, но не увидел крови, лишь ощутил во рту ее горький вкус, напоминавший привкус ржавчины. Ежели это жизнь, подумал Сэлмен, то что есть ад?

Он почувствовал, как пища поднимается из желудка – это было неконтролируемо, его вывернуло наизнанку, и, казалось, вместе с едой он выплеснул из себя всю душу. Слезы текли по лицу, смешиваясь с кусочками непереваренной пищи и липкой слизью на губах. Почувствовав неимоверную слабость, он упал в лужу собственной рвоты и лежал, неподвижно уставившись в никуда.

Он мог думать только о семье. Мысли о жене пробуждали в нем чувство любви, хоть и слегка притупившееся, но несмотря на ощущение горечи, которое неизменно возникало вслед за воспоминаниями, Сэлмен испытывал радость и наслаждение всякий раз, когда ее туманный образ возникал из заброшенных пустот разума. Она смотрела на него ярко-голубыми глазами и улыбалась. Почему же теперь ее нет рядом, чтобы взять за руку и успокоить в трудную минуту? Что-то было вырвано из него, ампутировано абсолютно неестественным и жестоким способом. Семья была неотъемлемой частью его жизни, частью его самого, жизненно важным органом, без которого он превратился в жалкое подобие человека, какое-то животное, ходячий труп, ожидающий своей смерти.

– Папа, – снова обратилась к нему дочь. Ее длинные светло-золотистые волосы были идеально гладкими и шелковистыми, столь приятными на ощупь, что он даже мог вдохнуть аромат ее персикового шампуня. – Может, ты споешь мне песенку перед сном?

Стоп! Минуточку… Где это она находится?! Оглянувшись вокруг, он осознал, что сидит напротив ее койки в больничной палате. Посмотрел ей в глаза:

– Хорошо… Конечно, я спою тебе песню. – Он погладил ее по волосам и поцеловал в лоб. Она засияла от радости в нетерпеливом ожидании обещанной песни. Сэлмен невольно вздохнул, почуяв, как что-то душит его, давит на сердце. Затем хриплым дрожащим голосом запел:

– Баю-баюшки, зайчонок, ты… – Он напрягся. – Ты… – Но больше не мог выдавить ни слова. Он не мог вспомнить песню, которую сотни раз пел ей перед сном.

– Прости, – горько произнес Сэлмен. – Я не могу…

– Но, пожа-алуйста, папа, – умоляла дочь.

Но он и в самом деле не мог, и вина за это терзала его. Почему же я не помню слова этой чертовой песни?! Почему?… Почему?!!! Я просто обязан ее спеть! – Он уже вопил в своих мыслях. Она же на меня полагается! Почему же я не могу? Он начал плакать, и дочь, заметив это, крепко обняла его. Тепло ее тела успокоило его. Тот факт, что она до сих пор жива и дышит, зажигал в нем крохотный огонек надежды.

Громкий звонок телефона расколол голову Сэлмена надвое, и, прижав руки к ушам, он машинально вскочил на ноги. Голова слегка кружилась, неровными шагами Сэлмен подошел к телефону.

– Алло? – Прохрипел Сэлмен в трубку.

– Сэлмен, ты меня слышишь? – Послышался голос с другого конца.

– Да, а кто спрашивает?

– Это Дрейк. Ты что там, совсем в запой ушел? Я уже третий день до тебя дозвониться не могу.

– Тебе-то какое дело?

– Слушай меня! Ты обязан прийти, я нашел тебе работенку.

– На кой мне сдалась эта работенка?

– Не дури, я знаю, что тебе позарез нужны деньги. Не понимаю, как ты еще выживаешь.

– Дрейк, оставь меня в покое, мне сейчас не до этого.

– У тебя есть дела поважнее? Опять будешь нажираться и бултыхаться в собственной блевотине? – Сэлмен протер свой рот, будто Дрейк мог его видеть. – Если ты не придешь, я сам тебя притащу.

– Ладно, ладно, я буду там. Только не делай вид, словно ты делаешь мне одолжение, хорошо?

– Просто приди и все, желательно вовремя. Все, жду. – Дрейк резко бросил трубку.

Сэлмен прекрасно сознавал, что Дрейк на самом деле делает ему одолжение тем, что так сильно о нем беспокоится. Но не видел никакой нужды в своем существовании, и поэтому чувствовал, что человек, помогающий продлить его жизнь, лишь усугубляет его страдания.

03

Джек Фридман, по прозвищу Буйвол, сидел в своем теплом комфортабельном офисе. На дубовом столе были разбросаны папки с документами. Он сосредоточенно разглядывал три папки, лежащие перед ним, и, наконец, подняв их, произнес:

– Эдисон. Альфред. Каин.

Его хмурое лицо выражало глубокое недовольство. Тяжело вздохнув, он произнес: