Анна Ткач - Санчо-Пансо для Дон-Кихота Полярного

– Сам знаю… Только нельзя иначе. Если я к нему приду, он помощи не примет, помирать начнет, но не унизится. Вы в тюрьме не сидели, слава Богу, а я видел, как это бывает.

Бывает, между прочим, по разному, кто наоборот, от начальственного визита ломается, но Колчака я сразу неплохо почувствовал. Законопослушный, что твоя тарань: сказали вялиться, значит, будет вялиться, и без вопросов!

Попов, тот меня мгновенно понял, одно слово – юрист.

– Только ты начинай, – прошу его – а я к тебе должен присмотреться, как надо допрашивать.

– Не сомневайся, – отвечает.

Тут и "верховного" привели. Гляжу на него при дневном свете…

Мама дорогая.

И как сия перепуганная вобла духу-то набралась против союзничков взбунтоваться?.. А ведь смог… И не просто бумагу изводил на воззвания – он их объегорил. Золотишко государственное – вот оно, отправки в Москву ждет. В ножки адмиралу надо кланяться, ручки ему целовать…

Расплатятся эсеры за это судилище, уж власть возьмем, сторицей расплатятся! Был Колчак неправдоподобно, до иконописности изможденный и снежно-седой – френч еще черный на нем, да в обтяжку, в шинели-то осанистей выглядел, а сейчас смотреть страшно, скелет скелетом, и жесткий тоже как скелет: на пороге встал оглядеться – поворачивается всем корпусом… Меня узнал, кивнул натужно:

– Выражаю благодарность за шубу…

Я поклонился молча, с удовольствием наблюдая Поповскую физиономию.

Ужасно его обидело! Как же: такой арестант инициативный. И заторопился он, мой заместитель, садиться Колчака пригласил, а тот деревянный, у него ноги не гнутся, пока уселся, у меня дыхание перехватило, что с ним, думаю, ой, мне не нравится, и Попов еще – сесть не дал как следует, уже спрашивает: вы, мол, адмирал Колчак?

Ведь нарочно так сказал.

Я эти следовательские штучки знаю…

Проходил в пятнадцать лет!

– Да… Я – адмирал Колчак, – инициативный отвечал глухо и отстраненно как-то, и после паузы, сначала он на стуле устроился, но это не арестантская гордость была – голос его выдал. Сдавленный до сипа.

Ему же больно…

Причем с головы до пят!

Помню, у меня мелькнуло истерическое: как избили его.

Чехи?! Перестреляю всех, кого встречу…

Я шагнул вперед, заступив своего заместителя, вздохнул он, слышу, но молчит, блюдет субординацию.

– Мы вызвали вас для обсуждения одного обстоятельства, – говорю – тут вместе с вами, гражданин Колчак, гражданка Тимирева самоарестовалась, так как будет лучше для нее ваше… гм… знакомство…. (С ударением на этом слове особым! А то ты, твое превосходительство, похоже, бесхитростный как линейка) запротоколировать?..

Гражданин немедленно доказал, до чего же он бледнеть умеет замечательно: сначала побелел, хотя казалось, куда больше, бумага бумагой был, потом вспыхнул, аж уши запунцовели, и в заключение медленно и торжественно принял прежний вид.

Бумажный!

Не знаю, как у вас, дорогие товарищи потомки, но в наши времена бумаги желтели стремительно, так что представьте этот цвет лица. Такой вполне себе покойницкий…

– Она… Она моя хорошая знакомая… – механически вытолкнул перехваченным горлом.

Он еще и врать не может!

Двенадцатикрылый (на погонах по три орла, посчитайте крылышки) ангелочек, прости Господи.

Видеть это следовало, иначе и не расскажешь…

Как его корежило невыносимым отвращением, а сквозь брезгливость высокомерную, натуральную дворянскую, я и не думал, что она бывает, мне все другие дворяне попадались, более, хе-хе, обыкновенные, билось горестное недоумение, обессиливало, подкашивало – прав был Забрежин, раздавила Колчака декабристочка…

– Знакомая по Петербургу, или где вы там, в Гельсингфорсе что ли, – подхватил я вполголоса, Попов за моей спиной хмыкнул одобрительно и, чую, закивал раздавленному… – Встретились в Омске на вокзале, взялись подвезти – подтверждаете?..

– Зачем вам это?.. – очень тихо, я едва разобрал, спросил Колчак. Вот был не уверен, что решится спросить! Страшно же ему. Вижу. А тут вон как… Когда страшно – навстречу страху.

Уважаю…

– Для отчета в Кремль, чтобы не придирались, – поясняю.

Попов – что значит специалист – уже бумажку приготовил для стряпни исторического документа:

– Так вы согласны, – говорит – подписать заявление касательно вашей знакомой и подтвердить это впоследствии на допросе? – и пером царапает, проворный мой.

– Да, я подпишу, – встрепенулась мумия в погонах, потянулась к столу, черкнула размашисто, не читая. Я вгляделся с любопытством: четкая была подпись и разборчивая. Инициалы, фамилия… Еще и дату поставил в двух календарях. Я догадался: моряцкая привычка. Странно, что время не отметил, а то в корабельных журналах вроде положено!