Александр Гончарук - Горошина, а впрочем, о делах земных, небесных и прочих. Истории из параллельных миров

Воры-разбойники парижские уж и тут как тут случилися, и как узрели такую пышную иностранную фигуру в шелках да бархатах брабантских, но совершенно без признаков всякого телодвижения, то тут же и раздели лорда-герцога этого аглинского до самого совершенного полного неглижа и стал он прямо совсем по пословице – гол, как сокол. Но у сокола-то все-таки хоть перья кой какие на фигуре имеются, он ведь все ж не кура ощипанная, а у лорда-герцога аглинского совсем ничего, только усы торчат ну и волосенки, конечно, тут и там отдельными порослями на фигуре устроились.

Правда от грабежа этого французского лорд Быкингэм не больно-то и пострадал, разве что фигуру в пыли испачкал, только ему-то уж совсем плевое дело было почиститься помыться да и снова прилично одеться. У него ведь костюмов-то этих самых штук сто-двести в чемоданах было припасено и он мог бы себе спокойно и всякийй час в новое платье наряжаться. Так что оно даже и лучше для него оказалось: помылся в бадейке да поприоделся так еще и лучше прежнего стал, все равно как огурчик какой свежий заблагоухал, дамам французским в прямой и неизбежный соблазн.

А у дам у этих французских нюх весьма преострый, они всякого мужчины значенье сразу определяют, сколько от него и какой пользы ожидать можно. И тут уж и всякой даме захотелось непременно заполучить герцога под венец, да только вот многие соблазнительные вещи в мире сем часто обманчивы и плэйбойный элегантный Быкингэм давно уж имел в своем отечестве – Великобританьи и жену и деток, да и в королеву Анюту уже влюбился до полного бесчувствия, так что и всем французским дамам суждено тут было остаться с носом.

А герцог пошел тут по балам разным кадрили да прочие вальсы крутить да вертеть, так что у всех дам парижских головы совсем уж было поотвинтились. А у него ничего не отвинтилось, а даже наоборот, потому как лорд-то он заморский и его хоть как переверни ничего ему не делается, как все равно нашему Ваньке-встаньке. Такие вот мощные были тогда некоторые существа, все равно, как древние динозавры, но к сожалению, как и все на земле, не вечные.

И в общем-то жил себе герцог Быкингэм в Париже – не жаловался: вольным кузнечиком куда хотел туда и скакал и никто ему не указ. Из театров да концертов, бывало, сроду не вылезал, костюмов новых французских целую уйму накупил, в ресторациях дорогих пивал да закусывал, а однажды и на бал в самый королевский дворец незнакомой инкогнитой пожаловал.

Там, конечно, и многие знатные французские герцоги-дюки тоже насобрались: Бульонский, Шампанский, Рокфорский, Камамберский, Бордосский, Конфитюрский, Лимузинский, Кадиллак, Рено, Пежо и прочие: все такие важные-вальяжные, но, конечно, супротив Быкингэма аглинского так сущие инфузории, обезьяшки-макакашки. Все стоят и выжидают когда король с королевой появятся, чтобы пляски наконец-то начать.

Вскоре тут и кардинал, а за ним и король с королевой выходят и кадрилить и кан-канить готовятся, а королева так ножками и топочет, так и брыкается, ровно козочка от пут избавленная, уж больно видать засиделась у окошек-то и ей поплясать просто страсть как охота. И король вкруг нее тоже козликом горным гарцует увивается, ну просто лепота одна французская, хоть садись да малюй картину живописную с живой натуры!

А королева-мамаша Маша, Мария Медицинская то есть, на троне себе посиживает да понаблюдывает, чтоб все чинно и складно, по положенным французским этикетам происходило без всяких фиглей-миглей заграничных и прочих всевозможных безобразий, хотя сама-то королева была по всем статьям чисто итальянского покрою.

Однако, герцог Быкингэм, средь прочих герцогов важно гордою скалою торчавший, как заприметил королеву, так и зашатался совсем от прилива страсти совершенно дикой, что все его внутренности вдруг внезапной девятой волною захлестнула. И пошел он даже от волненья присядкой русской скакать, изумленье у всех прочих дюков и герцогов вызывая.

И в чувствах этаких страстных аглинских подскочил он к юной королеве, мысля вступить поскорей с нею в танец, да только от присядки-то русской что ли или от чувств черезчур уж пылких, несколько поошибся персоною и вместо королевы нежной Анюты подхватил под бока короля Плодовика да и пошел крутить, вертеть его да накручивать, будто это и есть самая распрекрасная в мире дама-королева. И прижимает королевскую эту мужескую персону по всякому, будто она и впрямь дамская: то за грудки, то за задки цепляет, вроде как нечаянно, но не бесцельно – в такие, видать, чрезвычайные чувствования человек пришел. Тут публика, конечно, засомневалась: