Егор Калугин: Белая крепость

Черная карета, поскрипывая рессорами, свернула в узкую улицу. Возница натянул вожжи, останавливая коней. С запяток спрыгнули двое, огляделись настороженно. Один сбросил с упора зазвеневшую пружиной ступеньку. Другой лег перед каретой в грязь.

– Можно выходить, госпожа, – произнес первый.

Дверца кареты приоткрылась. Показался подол платья и легкая ножка в замшевом сапожке опустилась на ступеньку, другая повисла нерешительно над спиной лежащего.

– Можно выходить, – повторил мужчина.

На его локоть легла узкая рука в коричневой перчатке. Сапожок, не коснувшись спины лежащего, прочертил короткую дугу, и девушка в черном широком плаще легко спрыгнула на мостовую.

– Здесь принято наступать на слугу, – прошипел мужчина. – Вы нас выдаете с головой.

– Куда идти? – послышалось из-под капюшона.

– Прошу, госпожа, – произнёс он, вытянул руку. – Нам сюда.

Кучер соскочил на мостовую, скрутил кнут в ладонь и двинулся узким проулком вниз. За ним женщина в плаще, а следом ехавшие на запятках, придерживая хорошо заметные под плащами сабли. С первого взгляда было заметно, что они торопятся. Идущие позади часто оглядывались, будто опасались преследования.

В самом конце улицы возница стукнул трижды рукоятью кнута в неприглядную дощатую дверь с тисовым веночком. Изнутри послышался кашель. Возница, не ожидая приглашения, вошел. Пробыл там недолго, дверь распахнулась и показалась его рука. Девушка подала ему ладонь и скрылась за дверью. Остальные отступили в тень, оглядывая улицу.

В доме было жарко натоплено, трещали дрова, и огонь колыхался по стенам багровыми отблесками. У очага сидела горбатая старуха с крючковатым большим носом в бородавках, седая и безобразная, в цветастом халате. Она заскрипела недовольно:

– Я говорила – не опаздывать! Времени нет. Совсем!

Возница, в свете очага оказавшийся рыжим конопатым парнем, шагнул к двери:

– Удачи, княжна, пусть сладится всё. А мы сдюжим, не сомневайся…

И в глазах его светло-голубых искоркой сверкнула слеза.

– Быстрее переодевайтесь! Быстрее! – скрипела своё старуха.

– Спаси Бог тебя, Ерёма. Всё сладится, я верю, – произнесла гостья.

Рыжий кивнул и вышел, скрипнув дверью. Старуха растирала в ладонях и бросала в огонь пучки травы. Комната скоро наполнилась едким дымом:

– Тяга сильна, тяга идёт. Ох, ух! Чую, чую! Близка, близка темень! По земле бежит, по воде течёт, по воздуху несётся! Темень близится. Темень!

Гостья сбросила плащ и оказалась совсем молоденькой девушкой с копной темных вьющихся волос и синими глазами.

– Ох, темень близко, чую я, – старуха скакала на одной ноге, припевая своё. – Тяга сильна. Тяга идёт, идёт! Темень близится, вижу! Будет у тебя, дева, суженый, вижу его, вижу! Сила в нём тайная, сила темная!

Сухо хлопнул за дверью выстрел, кто-то закричал, и старуха засуетилась, заохала:

– Темень, темень! – швырнула в огонь несколько снопиков травы и комнату заволокло чадом, так что и огня уже было не различить. – Тяга сильна! Ах! Ух!

За дверью зазвенели сабли, захлопал кнут, дробно посыпались выстрелы.

– Ух! Ах! Отворись протока, – завыла старуха, – подхвати листок, закрути по воде, унеси далёко на брега светлые, потаённые! Уходи! Уносись!

Дверь с грохотом слетела с петель, выпуская, словно в трубу, густой дым из комнаты. И оказалось, что старуха осталась одна. Она поглядела хитро на вошедшего мужчину в черном плаще с надвинутым на лицо капюшоном и захохотала, заливаясь, показывая ему язык:

– Не успел! Не успел! Бе-бе-бе!

Гость сдвинул капюшон, обнажив длинный узкий нос и холодные бледные глаза:

– Ниварья.

На улице послышался звон и в комнату влетели разом четыре короткие стрелы. Мелькнули стальным оперением и отбросили старуху к стене.

Мужчина прикрыл глаза и повел носом, принюхиваясь чутко, словно зверь:

– Она только что была здесь. След ещё виден. Пускайте за ней пса.

На белых крепостных стенах тревожно алел закатный свет неба.

– Гусары! Гусары идут! – закричал Олег, подняв саблю.

Сабля была спортивная, с обломанным острием.

– Где? – вытянул шею Вовка.

– Видишь, там? – Олег клинком указал в край пустыря, где кончались черные кусты и виднелся край заснеженной дороги. – Разворачиваются лавой!