Антон Овчинников - Рецидив

Спать ложились вместе с солнцем, как, впрочем, и пробуждались.

– Динь-дон! Братья, солнышко встает, Господь открывает очи свои, а значит, пора вставать и детям Его! – так начинался каждый день в Общине.

Дежурный проходил через всё помещение мужской половины, будя нас громкими возгласами. Скоро все помещение наполнялось шелестом тканей и речью проснувшихся братьев. Из-за тонкой стены, разделявшей Общий дом на мужскую и женскую половины, слышались такие же звуки. Если же кто-нибудь так крепко спал, что не слышал криков, тогда дежурный приносил от входа большую медную тарелку, специально повешенную для этого, и стучал в нее железным билом. Если и после этого люди не вставали с постелей, то к ним звали лекаря-травника.

– Скорей сюда! – призывали проснувшихся людей водовозы, стоя над огромными чанами на колесах, – Утренняя водица, как слезы Господа, смоет все, и лень и печаль от дурного сна! А ну-ка, братья и сестры, подходи на омовение!

Подходившие мужчины и подростки склоняли головы, и водовоз выливал каждому на затылок большой ковш, недавно набранной в колодце воды. Ледяная влага обжигала расслабленное со сна тело. С криками и смехом мы умывались в первых лучах солнца и принимались сушить и расчесывать волосы. Женщины же набирали воду в большие плошки и уходили умываться за дом, мужчин туда не пускали. Затем, покрыв влажные головы короткими покрывалами, все собирались в общем доме для совместной молитвы, где сам верховный старейшина нашей общины – Аарон 14 14 Имя больше нарицательно, обозначавшее принадлежность к высшему роду, приближенного к Богу. , начинал утреннее песнопение. Утренние молитвы Господу заряжали нас радостью наступающего дня и придавали сил. Затем наступало время трапезы.

Первая трапеза обычно состояла из нескольких лепешек и чашки молока, ты мог съесть все сразу или взять с собой на день. В полдень давали есть только детям, а взрослые должны были терпеть до вечера, лишь, когда солнце клонилось к западу, всех снова призывали к общему дому для вечернего омовения, обязательной молитвы и принятия пищи. На ужин всегда была мясная или куриная похлебка (за исключением постных дней) и пресный хлеб с сыром.

Община была самодостаточной. Земли было в избытке и хлебом, сыром, фруктами, мясом, маслом мы обеспечивали себя сами и даже много оставалось, что бы менять на то, чего сами произвести не могли – железо, строительные материалы, кожаные изделия и папирус с красками. Поэтому работы у братьев Общины всегда было много!

Когда мне исполнилось четырнадцать весен и над моей верней губой стал появляться темный пушок, я перешел на взрослую половину к мужчинам. Там уже, как год, жил Цур. Мы и до этого не были с ним друзьями, а сейчас он и вовсе отказывался меня замечать. Любая агрессия была строго запрещена внутри Общины, и зачинщиков ждало суровое наказание. Поэтому я тоже старался поменьше обращать на него внимания.

И вот однажды, меня с Цуром, как самых молодых и не годных для тяжелой мужской работы, послали вычищать птичник. Птичник состоял из трех зданий – курятника, индюшатника и гусятника. Пока я начал убираться во дворе, Цур зашел в курятник и закрыл за собой дверь.

– Цур! – позвал я его через некоторое время, – Выходи, помоги мне!

Растрепанный Цур выскочил из курятника и стремглав бросился бежать к Общему дому.

– Люди! Братья! Помогите! – закричал он, – Эмил убил всех цыплят!!!

Я вошел в курятник и не поверил своим глазам. Несколько десятков желтых телец были разбросаны по всему курятнику, а растревоженные курицы громко кудахтая, жались по углам, пытаясь созвать своих птенцов.

– Как же это могло случиться?.. – вырвалось у меня.

Я опустился на колени пред ближайшим цыпленком и взял его в руки. Шейка у птенца была совсем мягкой, как будто без костей, но тельце было еще теплым. Я положил его на одну ладонь, накрыл другой и представил себе, какой он был живой, веселый и доверчивый, как он попискивал, когда бегал за мамой-курицей.

И тут, я ощутил шевеление у себя в руках, в тоже мгновение, маленькое тельце, заключенное в моих ладонях, затрепыхалось, пытаясь вырваться наружу. Я немедленно раскрыл ладони и, прежде чем успел опомниться, цыпленок спрыгнул на землю, и с писком побежал к одной из куриц.

«Наверное, птенцы еще живы, и просто потеряли сознание!» – подумалось мне, я был уверен, что никто не посмел бы лишать жизни беззащитных цыплят.

И я стал брать в руки одного за другимх птенцов, лежавших на полу без движений, и все они «просыпаясь» выпрыгивали из моих рук.