Сергей Кишларь - Семь попаданцев

Так и не дождавшись ответа, Никита, взбил подушку и уже собирался, не раздеваясь лечь, когда гимназист негромко сказал:

– Я не Наполеон, я из будущего.

Ошарашенный Никита долго смотрел в затылок парнишки, потом подошёл, осторожно присел к нему на кровать.

– И что там в вашем будущем?

– В нём победа коммунизма во всём мире.

– Во всём, во всём? – сделал вид, что очень удивлён Никита.

– Во всём.

– Даже Америка коммунистическая?

– Америка в первую очередь, – равнодушно пожал плечами парнишка. – Американский пролетариат лучший друг российского пролетариата. У них на Капитолии вокруг купола огромными буквами написано на русском и на английском: "Пролетарии всех стран соединяйтесь!"

– Прикольно, – ляпнул Никита.

– Чего? – Парнишка удивлённо вскинул голову, глядя на Никиту через плечо.

– Да так, словечко дурацкое. У нас на Тамбовщине много разных словечек придумывают, – нес ахинею Никита. – Там у нас свой, особенный жаргон. Таких словечек в Питере и не слыхивали.

Скрипя пружинами кровати, парнишка повернулся к Никите, привстал на локте.

– Какие, например?

– Прикольно, по-тамбовски значит – здорово. А вот есть ещё такое словечко… э-ээ… вот например – горемычный, что означает несчастный.

– Это вы с намёком на меня?

– Боже упаси!

– Ну и что в этом словечке особенного? Такое словечко и у нас есть.

– Смотрю я, вы не из Питера, – тщательно подбирая слова, сказал Никита. – Приезжим будете?

– Ну да, – нехотя согласился парнишка. – Приезжий.

– Откуда если не секрет?

– Из Украинской губернии.

– А что была такая? – удивился Никита.

– Почему была? И сейчас есть.

– А-а!.. Извините. Русскому человеку иногда бывает трудно понять другого русского человека с первого раза. Приезжаешь в другую губернию, там вроде все так же, как в твоей губернии, но всё-таки немножко по-другому. Россия-то огромная.

– Это да, – вздохнул гимназист. – Это есть.

– А чем после гимназии собираетесь заниматься? Какую профессию выбрали?

– У меня одна профессия, – невесело, но вместе с тем изрядной долей самоиронии усмехнулся гимназист и, скрипя пружинами кровати, снова повернулся к стене. – Сумасшедший.

Никита не стал его больше беспокоить. Вернулся к своей кровати, лёг, закинув руки за голову… Странный парнишка. На сумасшедшего не очень-то и похож. Такое ощущение, что просто косит под чокнутого. Хотя, кто их этих малохольных поймёт.

Никита долго лежал, глядя в потолок. Странно ему было думать о том, что вскоре совершится событие, которое повлияет не только на российскую, но и на всю мировую историю, а ты, зная наперёд всё что случится, лежишь не в силах ничего предпринять. И всем твоим знаниям – грош цена.

Можно, конечно, попытаться предупредить их о том, что грядёт катастрофа, что надо бы поубавить амбиции и договариваться, иначе столько народу поляжет, что мало ни тем, ни другим не покажется. Но кто тебе поверит? Это ещё надо доказать, что ты из будущего, предъявить какой-нибудь убийственный аргумент. А что ты можешь предъявить, если твой смартфон разрядился и представляет собой красивую, но абсолютно бесполезную безделицу. Наручные часы? Да будь это хоть Rolex за туеву хучу баксов что это доказывает? То, что в заморских странах научились делать хорошие вещи? Так это давно известно. Вот и выходит, что гость из будущего – тот же Наполеон из психушки, только вид сбоку.

Две недели назад – если не брать в учёт, что для истории прошло сто с лишним лет – знакомые диггеры уболтали Никиту полезть с ними в питерские подземелья. Покажем, мол, тебе подземную жизнь. Как так? Всю жизнь в Питере прожить и не знать, что под ним находится.

Никита не был любителем подземных приключений, но отказаться вовремя не получилось, а потом уже было поздно отнекиваться – пришлось лезть в люк коллектора. Как и следовало ожидать ничего особенного в тех подземельях не было: хлюпала вода, холодила через резиновые сапоги ноги, голубой свет фонариков блуждал по кирпичным стенам. Удовольствие так себе, на любителя.

Сделав несколько шагов, Никита вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. Он попытался вздохнуть глубже, но вдох пресёкся где-то на середине, не восполнив потребности в воздухе. Подняв голову к люку, Никита попробовал вдохнуть ещё раз, но вдруг скрутился как вьюнок и погрузился во тьму.

Очнулся он от холодного прикосновения к щеке. Разлепил глаза – мокрая серая брусчатка, распятый на ней серый опавший лист, окурок газетной самокрутки… У бабушки в деревне баловались так в детстве, заворачивая в клочок газеты растёртые сухие листья клёна. Одной затяжки хватало, чтобы на ближайшие пару-тройку лет отбить охоту не то, что курить – отдалённый дымок возненавидеть.