Если есть путь в этот голодный кирзово-кумачовый Петроград октября семнадцатого года, то должен быть путь и в обратном направлении. Никита верил, что сможет отыскать этот путь, хотя и понимал, что задача эта нелёгкая и долгая, а потому надо не «рвать на себе тельняшку», а потихонечку вписываться в новую жизнь.
Хотя, почему новую, если о ней давно уже пишут в учебниках истории?
Когда Никита ловил себя на том, что мысленно использует забытые и давно пылящиеся под обложкой словаря Даля словечки, такие как «худо» вместо «плохо», он удовлетворённо хмыкал – процесс пошёл. А ещё бы заменить слово «забытые» на «старорежимные» – вообще шик! Слово «старорежимный» во всех его ипостасях слышал он в те дни, пожалуй, чаще, чем матерную связку между словами, без которой в определённых кругах языки отказываются поворачиваться.
Встраиваться в новую-старую жизнь помогала Лада – замечательная девушка, которую сам Бог ему послал, чтобы облегчить процесс адаптации. И всё было бы ничего, если бы на десятый день после того, как Лада нашла его без сознания в питерской подворотне, в жизни Никиты не появились двое незнакомцев и тёмно-бордовый мерседес.
В тот поздний вечер жадная до секса Лада повалила Никиту спиной на кровать, села на него верхом.
– Лежи, я сама.
В такие минуты она напоминала Никите киношную комиссаршу, которая, обнажив на скаку саблю, ведёт красноармейский эскадрон в яростную атаку на ненавистных деникинцев. О деникинцах в те времена в Питере никто, конечно, ещё и слыхом-то не слыхивал, но Никита-то знал, что это дело не за горами.
В Зимнем Дворце сидело Временное правительство, в Смольном – штаб большевиков по подготовке к восстанию, а немецкие войска тем временем продвигались к Петрограду, над которым висел промозглый октябрь и ветер с Финского залива трепал полы солдатских шинелей и ленты матросских бескозырок. До большевистского переворота или до Великой Октябрьской Социалистической революции – это уж кому как угодно – оставалось совсем ничего.
В тот вечер завершить «кавалерийскую атаку» Ладе так и не удалось – в самый ответственный момент на пороге тёмной спальни нарисовались те самые незнакомцы. То ли Лада не закрыла на замок входную дверь, то ли незнакомцы воспользовались отмычками, только их чёрные тени возникли в дверном проёме за несколько секунд до кульминации.
Не успев растерять боевой запал, Лада, не вставая с Никиты, с кошачьей грацией склонилась к подушке, вырвала из-под неё доставшийся ей по наследству от деда видавший виды смит-вессон. Тот ещё уродец с дурацкой шпорой на скобе спускового механизма. Времена были смутные и револьвер Лада предусмотрительно не задвигала в дальний угол комода.
– Руки за голову!.. – тяжело дыша крикнула она.
– Остыньте, мадмуазель. – Один из незнакомцев, нисколько не смущаясь пикантностью ситуации шагнул в комнату; в сумраке обозначилось его лицо с перебитым боксёрским носом. – Это не налёт.
Привыкший всем и всему давать мысленные прозвища Никита сразу окрестил незваного гостя Утконосом – слишком характерным был его перебитый нос.
– Стоять, – криком осадила незнакомца Лада.
– Извольте ознакомиться. – Второй незнакомец, шагнул в комнату, показывая небрежно зажатую между поднятыми кверху средним и указательным пальцами бумагу. – Удостоверение Главного управления Генерального штаба Российской армии.
У этого сразу обозначилась армейская выправки и Никита мысленно окрестил его Портупеичем.
– Штаб армии? – Лада фыркнула, воинственно сдувая с лица прядь волос. – Да царская охранка в старорежимные времена вела себя деликатнее.
– Это не причина, чтобы воевать с законной властью. – Утконос безбоязненно подошел, взял из ослабевшей руки девушки револьвер.
Лада не стала сопротивляться, но взгляд у неё оставался боевым, а голос жёстким:
– По поводу законности вашей власти я бы поспорила. Говорят, в Генеральном штабе сборище монархистов.
Раздувая от негодования ноздри, она слезла с Никиты, накинула клетчатый шотландский плед на блестящее от трудового пота тело. Никита остался в чём мать родила. Сел на кровати прикрылся подушкой. Утконос быстрым уверенным движением переломил смит-вессон – экстрактор выбросил из камор смутно поблескивающие латунью патроны, рассыпал их Никите под босые ноги.
– Наслышан о ваших эсеровских наклонностях, мадмуазель, но мы политикой не занимаемся, у нашего ведомства более прозаичные задачи, так, что оставьте ваше красноречие для митингов. – Утконос сомкнул револьвер, кинул его на кровать рядом с Никитой. – А вы, милостивый государь, одевайтесь. Поедете с нами.
Читать дальше