Валерий Большаков - Новый путь

— Кажется, все-таки успеваем, — вздохнула мама, откидываясь на сиденье.

— Да куда мы денемся, — успокоил я ее. — Тут ехать-то…

— Ой-ё-ё, ёжечки ё-ё…

— Вон, вон огоньки! — воскликнула Настя. — Подъезжаем уже!

Пассажиры заулыбались девичьей непосредственности, а я вернулся памятью к школьному «утреннику», хотя действо заняло вечер воскресенья.

…Школьные уроки сходили на нет, сами учителя вели занятия будто по инерции, а потом все скопом украшали школу. Младшие классы старательно клеили гирлянды из флажков и колечек, вырезанных из цветной бумаги. Пятиклассники бродили по рекреациям, раздергивая вьющийся «дождик» на невесомые серебристые струйки-паутинки, лепили их на мокрые клочки ваты и бросали к потолку — ватки клеились цепко. Ну, а мы, как солидные выпускники, наряжали елку в актовом зале.

Из Сулимы получилась очаровательная Снегурочка. Такой шаловливой и кокетливой, обаятельной и веселой я Риту еще не видел. Иногда, правда, ее черные «очи» влажнели с избытком — наверное, девушка вспоминала о «матери-предательнице». Тогда я исполнял роль Деда-Мороза, хотя мне и не дали шубы с бородою — веселил «Маргаритку» и отвлекал от печальных мыслей…

— Приехали! А вон папа!

Ворча, «Икарус» подъехал к остановке, и Настя первой выскочила из автобуса, набрасываясь на хохочущего отца. Закружив дочь, он окутался радостным визгом, как серпантином.

— Багаж, багаж! — подхватилась мама.

Пока она лизалась с папой, я вытащил из мерзлого нутра «Икаруса» наши пожитки — тяжеленные сумищи, битком набитые соленьями, целым ведром отборной картошки, закутанной в верблюжье одеяло, и даже новенькими шторами, заботливо уложенными сверху банок, чтобы не помялись.

— Привет, лауреат! — отец притянул меня и облапил.

— Да ладно… — заулыбался я.

— Купил уже что-нибудь?

— Прицениваюсь, пап! Кухонный чешский гарнитур в новую квартиру. За шестьсот сорок всего!

Папа захохотал, и подхватил сразу две сумки.

— Ого!

— Вес взят! — ухмыльнулся я.

— И вы всё это тащили?! Аллес капут…

— Миша нам не давал! — пожаловалась мама.

— Молодец, сына! Да я тут рядом, во-он наша общага!

И мы потопали по тропинке между молчаливых сосен. Деревья дремали, лишь порой, как бы спросонья, пошевеливали лапами, и тогда по хвое скользил снег, рассыпаясь в воздухе искристой пыльцой.

«Общага» оказалась «гостинкой», стильной и чистой, без тех загаженных темных коридоров с расписанными стенами, на кои я насмотрелся в будущем. Лифт, слава богу, работал. Не переставая гомонить, мы поднялись на тринадцатый этаж, и ввалились всем семейством в просторную комнату.

— Ух, ты! — обрадовалась мама, снимая шубку. — У тебя даже санузел есть!

— А как же! — моментально возгордился отец, с нежностью глядя на свою прелестную «половинку». — Майне кляйне…

— И плита! — восхитилась мама, как будто не замечая повышенного интереса к своей персоне. — Ух, ты… И холодильник!

— У меня и телевизор есть! — похвастался папа.

— А где мы спать будем? — крикнула Настя, заглядывая в «аппендикс»-альков, где уместилась двуспальная кровать.

— Лично я, — засмеялась мама, кладя ей руки на плечи, — вот в этом спальном вагоне!

— А у нас с тобой плацкарта! — подмигнул я сестричке.

— Это как?

— Постелим на полу! — бодро сказал отец, не сводя глаз со своей «Лидочки». — Аллес гут!

Настя захлопала в ладоши.

— Всё, всё! — мама повязала фартучек и приняла командование. — Быстро накрываем на стол! Наступающий пора встречать, а мы еще уходящий не проводили! Настя, на тебе сладкое и чай. Миша, почисти картошку, пожалуйста!

— Есть! — лихо козырнул я.

— Не померзла?

— Не успела! — фыркнул я.

Сестренка, напевая, вынула из сумки роскошный вафельный торт и две пачки невиданного чаю — «Цейлонского», по пятьдесят две копейки.

— Пап, а чайник где?

— Чайников не держим-с. Электросамовар! На подоконнике.

— Так, вижу…

Папа гордо выставил на стол бутылочку «Токайского», и отправил на балкончик «Советское шампанское» — впитывать холод, дожидаясь последних утекающих минут.

А я чистил картошку — и будто плавал в тихом омуте, с головой окунаясь в тепло и ласку. В час веселой суеты, немного бестолковой суматохи, как-то по-новому понимаешь родство и близость. По телику Иван Васильевич менял профессию, но Гарины больше интересовались собой.

Мама вешала шторы на голое окно, вытягиваясь стрункой, а папа удерживал ее, едва справляясь с жаркими позывами…