Аркадий Черноморский - Последний подарок Потемкина [litres]

Сенька был ещё в полусне. С закрытыми глазами представлял он себе, как Танька и Эдик наконец-то набивают себе полные рты чем-то съестным, как вдруг услышал шум непонятного происхождения. Это крокодил с глухим стуком упал из-за батареи на пол. И вот теперь второе действующее лицо композиции «Борьба невинности и зла», олицетворяющее зло, покоясь в его руке, блаженно щурилось единственным изумрудным глазом на скудное блокадное солнышко…

Да, единственным, мой читатель, ибо второй глаз бесследно исчез в процессе крокодильего перемещения в пространстве. Уж как только Сенька ни искал его, по-пластунски ползая по всей комнате! Но, увы, так и не нашел.

Сенька и сам толком не знал, зачем он взял фигурку с собой. То ли для храбрости, то ли за компанию. Да и не оставлять же ее было в холодной комнате, разом опустевшей после отъезда родни.

Долго думал, не взять ли с собой потёмкинский учебник по богословию – «Катехизис для священнослужителей», митрополита Платона, тот самый, с которого нойда предлагала начать знакомство с разными текстами… Вдруг вспомнились ее слова: «Источников, пойка предостаточно, было бы желание пить… книги, тексты, рукописи…»

– А что это за тексты? Расскажите, пожалуйста. Хоть про один.

– О! Имя им легион: Библия, Веды, Тора, Коран, «Маллеус малефикарум»…

– Что это, последнее? Маллеус малеф – чтой-то?

– Это «Молот ведьм» – настольная книга инквизиторов. Учебное пособие, как ведьм пытать получше да поэффективней. Один доминиканский монах написал.

Генрих Крамер. Редкостная сволочь и садист. Человек двести на костер отправил, – с интересом наблюдая, как вытягивается Сенькино лицо, отвечала нойда, – однако очень показательно, пойка, что ты отреагировал только на это название, как будто все остальное – Веды или Тора – тебе знакомы…

– Нет, – растерянно отвечал он, – я даже не знаю, что это такое. Но зачем же пытать? Это ведь так больно. Я видел, я знаю про инквизицию. В подвале Казанского собора, там, где Музей религии и атеизма. Там и камера пыток, как взаправду. А ведьмы – что, все плохие? Вы ведь – нет! А Библия и Религия, вообще, – это плохо? Это ведь опиум для народа, да?

Пригорюнившись, она слушала его беспомощное бормотание, и глаза ее постепенно светлели всё сильнее и сильнее.

– Стоп! – подняла она руку, – это у тебя, пойка, поток сознания пошел. А ему сейчас не место и не время. Потом пусть кто-нибудь поможет тебе разобраться. Ты ведь неспроста про «Молот ведьм» спросил, неспроста! Может, ты в прошлом сам инквизитором был? Ведьм с пристрастием допрашивал? Шучу, конечно… Отвечу только одним вопросом на все твои: А что, если народ без опиума не может? Что, если без опиума ему плохо, так плохо, что хоть вешайся? Или, ещё того хуже, что, если без опиума, народ превращается в стадо животных? Бездумных и безумных скотов? Подумай над этим, пойка! Ну а «Катехизис» ты всё ж таки возьми с собой, попробуй, почитай…

Книгу эту он читал, а вернее, пытался читать, почти каждый день, продираясь сквозь дебри церковнославянского языка середины XVIII века.

Нелегкое, я вам доложу, это было чтение! Особенно для советского школьника, ни разу не державшего в руках ни Библию, ни Тору, ни Коран… Двадцать «поучений» с предисловием и комментариями…

Но были в тексте места, скорее всего принадлежащие перу самого митрополита Платона, тронувшие Сеньку до глубины души:

«Так прощай, сладчайший мой Рай! Прощай, прекрасный Эдем! блаженное увеселение! безгрешная утеха! спокойное жилище! Прощайте и вы, которые своим листвием мою прикрывали наготу, Райские древа! Аще забуду Тебе Раю! Забвенна буди десница моя; прильипни язык мой гортани моему, аще не предложу Рая, яко начало веселия моего.

О, трижды и четырежды блажен тот, которого глаза вашу удостоятся созерцать доброту, которого уста сподобятся плод ваш вкусить, а мне более всего мучительно то, что я своего Господа не увижу ходяща по вашим пустыням, мне никогда не услышится глас Бога, ходящего по Раю. Я уже теперь на жесткой поселюсь земле; и из неплодной земли потом принужден добывать хлеб…»

Ах, как тоскливо звучали эти слова о потерянном Рае! Особенно в голодном мраке блокадных ночей. Но более всего волновал Сеньку следующий, многократно повторяемый призыв – не поддаваться на искушения «лукавого» и не поклоняться «другим богам»!

«Получается, они есть, другие боги? – рассуждал он, – если им запрещено поклоняться… А если они есть, эти другие боги, то язычники имеют право в них верить, так? Ведь Создатель дал всем свободу выбора?»