Аркадий Черноморский - Последний подарок Потемкина [litres]

– А вам куда, Алексей Алексеевич?

– А мне в Техноложку, в Технологический институт. Коллеги с кафедры аналитической химии обещали поделиться кое-какими редкими реактивами для наших экспериментов. Они там ещё с менделеевских времен хранятся. Дмитрий Иванович ведь в Техноложке долго кафедрой заведовал, трактат «О соединениях спирта с водой» в ее стенах написал… Эх, плохо со спиртом сейчас, а ведь так необходим! – неожиданно закончил он. И, засмеявшись своим мыслям, добавил: – Для работы, конечно же, не для пития… – и по-заговорщицки подмигнул Сеньке добрым карим глазом.

Когда Сенька, распрощавшись с ним, с тяжелым сердцем двинулся на выход, академик Ухтомский бросил ему вслед:

– А как вы думаете, Семён, какова была вероятность нашей сегодняшней встречи? Сенька обернулся. Бородатое круглое лицо Алексея Алексеевича светилось лукавой улыбкой.

– Бесконечно малая! – ответил он сам на свой вопрос. И весело продолжил: – Но ведь вероятность нашей второй встречи весьма отлична от нуля, не так ли?

Сенька улыбнулся ему в ответ и согласно кивнул. С надеждой…

Увы, теория вероятностей – это всего лишь статистика, пригодная для обработки данных. А данные – это факты, используемые в качестве основы для анализа. Факты – это то, что уже свершились. И посему – предсказывать будущее на их основе – занятие не всегда благодарное…

Князь Алексей Алексеевич Ухтомский – один из последних смоленских Рюриковичей, гениальный физиолог, основоположник новой науки – философской антропологии, академик Академии наук СССР, создатель учения о доминанте – рабочем принципе нервных центров мозга, лауреат Ленинской премии, а в монашестве – брат Алипий умрет в конце августа 1942, от голода. Его нашли лежащим на давно не топленной плите, одетым в лиловый подрясник. Рядом лежала незаконченная рукопись статьи «Система нервных рефлексов в восходящем ряду». А в больших и добрых, но уже неживых руках Ухтомского было Евангелие… В комнате стояли две клетки с подопытными морскими свинками. Живыми. В их кормушках всё ещё лежали зернышки комбикорма…

Полпути от остановки трамвая до Боровой улицы Сенька проковылял довольно бодро, перебирая детали удивительной встречи в трамвае, а также наслаждаясь легким ароматом ванили, доносящимся со стороны находящейся поблизости кондитерской фабрики имени Крупской.

Фабрика эта, всем на удивление, продолжала работать, не останавливаясь ни на один день. Почти вся продукция шла на фронт. Из чего они там делали «Мишку на Севере» и «Грильяж», из каких таких заменителей и эрзацев, наверное, уже не узнает никто. Но пахло божественно.

Определенного плана действий у Сеньки не было. Он просто шел, повинуясь странному зову, как идет на нерест лосось в те самые места, где ему положено выполнить свой долг и умереть. Но, в отличие от обреченного лосося, смутная надежда на спасение почему-то упорно теплилась у него то ли в подсознании, то ли в душе. А может, и там, и там…

«Ах, какой замечательный человек, этот мой новый знакомый, Алексей Алексеевич!» – думал он, трепетно втягивая ароматы фабрики кондитерских изделий и весны. Первой блокадной весны. И потому особенно желанной.

«И вообще, надо признаться, в последнее время мне на удивление везет на знакомства с замечательными людьми», – рассуждал Сенька, размахивая руками в такт шагов. Ну, не шагов, конечно же, а тех поступательных телодвижений, которые совершали его опухшие ноги, неуклонно приближая его к не совсем понятной цели.

«Не без исключений, конечно же…», – продолжал он свой внутренний диалог. При воспоминании о волосатой веснушчатой ладони с выколотым восходящим солнцем, накрывшим обломок броши «Борьба невинности и зла», его собственные руки сжались в кулаки в карманах драного пальтеца от приступа бессильного гнева. И он тут же почувствовал весьма ощутимый укол в одном из них.

«Ах, да! – вспомнил Сенька, – это же, наверное, крокодильи когти. Какие острые!» Он вытащил кулак со стиснутым в нем вторым обломком броши на свет божий и разжал. Луч скупого ленинградского солнца ласково отразился на червонном золоте потёмкинского подарка… Крокодил лежал на его ладони, растопырившись всеми четырьмя когтистыми лапами. Он, похоже, был вполне доволен своим решением – всё ж таки выпасть из-за чугунной батареи, где пролежал почти четыре месяца. То ли упрямой рептилии наскучило торчать в темном забатарейном пространстве, то ли в оттаявшем металле радиатора началось «перераспределение стрессов и внутренних напряжений», но в одно прекрасное утро Сенька обнаружил крокодила на полу. Прямо под подоконником. Это произошло аккурат на следующий день после отъезда тети Фаи с детьми в эвакуацию. По его подсчетам, они должны были успеть прорваться на Большую землю по последнему, уже подтаявшему, ладожскому льду.