Евгений Красницкий - Позиционные игры [litres]

Боярин ненадолго пришел в себя и, вполне внятно обматерив Грыма, велел тому слушать Валуя с Медведем и, к немалому потрясению окружающих, Мишку. Грым в первый момент хоть и вылупился ошалело, тем не менее принял вводную без возражений и уточнений, словно его переключили. Как только в его голове сменились приоритеты, он все-таки начал соображать достаточно быстро и в правильном направлении, а потому с ходу огорошил:

– Так значит, приказа Слободу жечь боярин не отдавал? – и не дожидаясь ответа, озабоченно полез в затылок. – Тогда назад поспешать надо – Мирон мастеров резать пошел…

– Чего?!

Мишка не понял, как в его руках оказался самострел, наведенный на Грыма, а рука уже была готова нажать на спуск. Егор прыжком оказался рядом, но ударить не успел – боярич сам бессильно опустил оружие и застонал сквозь зубы, услышав, как где-то очень далеко мощно ухнул до боли знакомый звук, который никак не должен был раздаться здесь, по крайней мере, в ближайшие лет триста. В утреннем заснеженном лесу гул далекого взрыва прозвучал как приговор, убивая последнюю надежду.

– Ты что сделал, сука? Четвертую… – голос Журавля, хоть и прозвучал почти шепотом в наступившей тишине, но заставил Грыма побледнеть и попятиться.

– Мирон сказал… – Грым непроизвольно поежился и тревожно оглянулся на Медведя с Валуем, сглотнул, но все же попытался оправдаться. – Ты сам его за старшего оставил…

– ТАКОЙ. Приказ. Только. Я. Мог. Отдать. Лично. Дятел! – Жур отдышался, коротко закрыл глаза, словно набираясь сил, и поинтересовался почти спокойным голосом. – Ты ему людей дал?

– Пятерых… Его вертухаи с ним ещё…

Журавль открыл глаза, пошарил взглядом вокруг и остановился на Мишке. Заговорил тяжело, с усилием, делая долгие перерывы между словами:

– Слышь… депутат… Бери всех… И Грыма тоже. Дурак, но верен… Потом сани пришлете… Доживу – тогда договорим… Валуй, Медведь! – дождался, пока и тот, и другой подвинулись в зону обзора, и распорядился. – Этот с вами пойдет… Я сказал! – неожиданно прохрипел со своей лежанки Журавль. – К Даньке… К боярину Даниле… Он – за меня… – и отвалился без сил.

Сколько олимпийских рекордов он перекрыл на обратном пути по заснеженному лесу, стараясь не отстать от взрослых воев в лыжном забеге, Ратникову думать было некогда – в висках лупила и гнала вперед только одна мысль:

«Черт с ней, Слободой, черт с ними, со всеми ништяками и мечами и Златоустами в богудушуихмать! Но хоть бы Макар успел мальчишек из слободы увести! Хоть бы успел…»

Остальных отроков под командованием Дмитрия решено было оставить с ранеными для охраны и помощи Мотьке. Ну и чтобы не задерживали в дороге взрослых.

Медведь, размеренно отмерявший лыжню рядом с Мишкой, похоже, думал про то же самое – его «медвежата», включая младшего сына, на которого он возлагал столько надежд, остались тоже там, с Тимкой и Макаром, и, если Мирону удастся до них добраться, то в судьбе своих младших опытный воин не сомневался.

Черный дым, поднимавшийся над лесом, заметили издалека, и никаких сомнений в том, что это догорает разоренная Слобода, не оставалось. Однако, когда лыжники вылетели из леса, оказалось, что высокий тын, мост и ворота за ним уцелели. Более того, ворота оказались надежно заперты, а на заборолах виднелись вооруженные люди.

– Откуда у Мирона столько воев набралось? – оскалился было Медведь на Грыма. – Ты ж говорил, с ним меньше десятка послал. Да его вертухаев пятеро…

Он повнимательнее пригляделся и вдруг ухмыльнулся:

– Нурманы! – и не дожидаясь, пока их окликнут с заборол, сам подал голос. – Свен! Боярин Данила здесь?

– Медведь, ты? – отозвался сверху голос с легким акцентом. – Боярин Журавль где?

– Свен, меня признаешь? – Валуй выехал вперед и встал рядом с Медведем. – Журавль нас сюда послал. Мирона взяли? Боярина зови…

– Ушел от нас Мирон… – с хорошо заметным сожалением ответили со стены. – Легко помер… Погоди, послали уже к Даниле. Он вас ждёт.

Когда ворота наконец распахнулись, а в них показались два всадника, то Мишка почувствовал, как от него прямо-таки ощутимыми волнами откатывает напряжение: в одном из встречающих он опознал Тимку, а во втором «медвежонка» Славко. Медведь при виде сына едва слышно выдохнул, словно так и держался всю дорогу на одном вздохе, но больше ничем своей радости не выдал, даже бровью не повел.

Мишка вгляделся в непривычно серьезного, прямо державшегося в седле Тимку и вдруг почувствовал, как знакомый холодок нехорошего предчувствия ползет по спине: уж больно разительно изменился пацан за прошедшие сутки. Того мальца, что без шапки бежал через двор крепости выручать своего Феофана-грека при их первом знакомстве, сейчас и следа не осталось – в седле сидел боярич. Совсем ещё сопливый, но боярич. И ехал он на встречу к нему, Михайле Лисовину, и никому более.