Иван Оченков - Конец Смуты

– Царскому стряпчему, Федору Панину, за многие его государю ведомые службы велено писаться во всех списках с вичем. Пожалованную ему царскую шляпу беспременно велено носить на Пасху и государевы именины, с тем дабы все видели царскую к нему милость!

Закончив читать указ, Романов добавил от себя, что государь желает, чтобы его верный слуга Федор Панин женился на девице Ефросинье Лемешевой, и повелевает всем верным своим подданным весело сыграть свадьбу! Он же, ближний царский стольник, послан в качестве государева пристава, потому как сам царь-де за делами приехать не может и того ради просит его простить и посылает богатые дары.

Услышав царскую волю, все присутствующие ахнули, а самый богатый из окрестных помещиков князь Телятевский едва не на коленях упросил безвестного доселе боярского сына, чтобы быть у его дочери посаженым отцом. Для того, чтобы не ударить в грязь лицом перед заезжими москвичами, не пожалели ни денег, ни угощения. Свадьбу гуляли так весело, что потом не одно десятилетие вспоминали, что нынче, дескать, так уже не умеют. Даже седобородые старцы до того упились, что, позабыв про свои почтенные лета, отплясывали под игру гудошников да потом там и повалились. Молодежь же, собравшись в тесный кружок, затаив дыхание слушала рассказы Панина и Романова об их похождениях на царской службе. Сам Михаил Федорович, вправду сказать, после того как увидал младшую сестру невесты Марию, ходил как мешком ушибленный и больше отмалчивался. Зато Федор Семенович не скрывал от товарищей по детским шалостям ничего. Он рассказывал им, как они с государем первыми ворвались в Смоленск и лично порубили бессчетно вражеских воинов. Как прекрасная польская панна бросилась перед царем на колени и упросила того не убивать латинян, пообещав государю такое, что и повторить неудобно. Но православный царь не поддался на искушение и, с честью отправив красавицу-полячку домой к родителям, все же велел прекратить лить христианскую кровь. Потом Панин рассказал о лихом налете на город Ригу, стоящий на берегу моря-окияна. Как злые ведьмы пыталась отвести православному воинству глаза и заговаривали стрелявшие по городу пушки. Заговоренные пушки, по его словам, стреляли так, что попадали в своих же, но государь и тут не растерялся, а, став на колени посреди побоища, стал молиться Пресвятой Богородице, и она заступилась за православное воинство и отвела диавольское наваждение. После чего, поняв, что их чары не имеют больше силы, одна из ведьм обернулась сорокой и улетела, а другая с досады бросилась на дно Двины-реки и спряталась там. Слушатели сидели, разинув рты, и внимали царскому стряпчему с таким благоговением, с каким не слушали даже проповеди священнослужителей. Наконец один из них, к кому вернулся дар речи, запинаясь, спросил:

– А правда ли, что государь обвел всех врагов вокруг пальца и привез в Москву цельный леодр [66] Миллион по древнерусскому счету. серебра?

Слово «леодр» спрашивающий произнес, три раза запнувшись, очевидно не в силах постичь всей грандиозности суммы.

– Я царских денег не считал, – важно отвечал Панин, – но как в Постельничий приказ пороховые бочки привезли – сам видел.

– Это на что же в тот приказ пороховые бочки, – недоуменно стали переглядываться слушатели, – он же не для пороховых дел?

– А затем, что, когда у них дно выбили, оттуда новехонькие ефимки да угорские дукаты посыпались. А государь сказал дьякам, что-де все монетки до единой сам в Риге пересчитал! И что их, собачьих детей, насквозь видит, как этот… слово какое-то чудное… Миш, ты не помнишь?

– Так он что же, деньги в пороховых бочках припрятал? – изумленно вскричал кто-то из жадно внимавших его речам. – Это же надо, цельный леодр!

Пока гости с округлившимися глазами увлеченно обсуждали услышанное, Федька ткнул своего дружку кулаком в бок и горячо зашептал ему на ухо:

– Мишаня, я не могу все время за двоих отдуваться! Тебя для чего Корнилий с Анисимом учили, что про государя рассказывать? Мне скоро к невесте идти, так ты уж сам теперь!

– А?.. – очнулся от сладких грез царский стольник. – А зачем тебе к невесте?

Услышав столь несуразный вопрос, жених заржал было как жеребец, но тут же оборвал смех и с участием спросил:

– Что, приглянулась девка?

Ответом ему был лишь взгляд, полный тоски.

– Хошь, сосватаем?

– Матушка не дозволит… – тяжело вздохнул пришибленный богиней любви стольник.

– Мишаня, ты уже большой, а матушка твоя – инокиня! Ейное дело – о душе твоей молиться, а уж как ты нагрешишь, это твое дело.