Вячеслав Рыбаков - Гравилет «Цесаревич» [романы]

Пришедшим в фантастику в семидесятые пришлось еще туже, чем нам. У них вообще почти не было шансов дебютировать. Тем, кто занимался новеллистикой, было еще чуть полегче. Тем же, кто оказался генетически предрасположен к большим формам, — а с Рыбаковым случилось именно так, — деваться было вовсе некуда. То есть писать-то они, конечно, писали. Обсуждали свои рукописи на семинаре, показывали друзьям. Но этим круг их читателей и ограничивался, хотя порой — и помимо авторской воли — расширялся вдруг самым непредсказуемым образом. Так, например, рыбаковская повесть «Доверие» снискала себе поклонника в лице КГБ — о своих взаимоотношениях с этим ведомством пару лет назад Вячеслав Рыбаков написал очень яркую и живую статью, опубликованную сперва в газете «Литератор», а потом — в более полном варианте — в фэнзине «Сизиф».

Согласитесь, к особой плодовитости время отнюдь нс располагало.

По этой причине — как и по другим, более интимного свойства — Рыбаков встал в позу Колосса Родосского, одной ногой опираясь на литературу, а другой — на науку. Собственно, когда мы с ним познакомились, он был уже не школьником — приятельница моя называла так Славу по старой памяти — а студентом-первокурсником восточного факультета Ленинградского университета, специализирующимся на истории Китая. Привел его туда проснувшийся в старших классах интерес к истории — оборотная сторона гораздо ранее родившейся у Рыбакова увлеченности НФ и ее моделями будущего. Он решил, что всерьез заниматься европейской историей нет резона: об этом можно прочитать вполне достаточно, чтобы получить более или менее ясное представление — книг, в том числе и на русском языке, хватает с избытком. Другое дело Восток — иная цивилизация, иной взгляд на мир, иная планета — что там придумывать марсиан… Да и социальные перспективы открывались тут более заманчивые… Потом, узнав побольше, Рыбаков понял, что история Китая, вдобавок, предоставляет исключительно богатые возможности для сопоставлений и параллелей с историей нашей — социалистической. Он увлекся всерьез — и, окончив в 1976 году университет, поступил в аспирантуру. В результате положенный срок спустя появилась на свет кандидатская диссертация, с приличествующей академичностью озаглавленная «Правовое положение чиновничества в Китае при династии Тан», но читающаяся при этом с не меньшим интересом, нежели фантастическая повесть: тема эта представляется отвлеченной лишь до тех пор, пока не осознаешь кровного ее родства с проблемами родной советской номенклатуры… Рыбаков даже признался как-то, что еще в раннеаспирантском периоде своего бытия мечтал отыскать в китайском административном праве некий секрет, обеспечивший безбедное существование и функционирование бюрократической системы Поднебесной Империи на протяжении полутора тысяч лет — отыскать и поднести на блюдечке с голубой каемочкой благодарному отечеству, дабы наши чиновники лучше трудились на благо страны… Увы, мечты, мечты! Они, разумеется, рассеялись, а вот увлеченность самим предметом — осталась. И я от души надеюсь, что еще придется поздравлять Вячеслава Михайловича и с новыми научными работами, и докторской степенью…

Но это все — о левой ноге Колосса Родосского. Как видите, эта — научная — оказалась мошной. Чего не скажешь, увы, о второй, литературной, которую время поразило сухоткой.

Да, писал Слава. Собственно, фантастикой он увлекся с детства — даже точная дата есть, январь шестьдесят второго, когда во время зимних каникул ему, первокласснику, попала в руки «Тайна двух океанов», эта соцреалистическая перелицовка «Двадцати тысяч лье под водой», вышедшая из-под пера Григория Адамова. А потом были «Звездоплаватели» Георгия Мартынова, его же дилогия «Каллисто» и «Каллистяне»… Затем пришли братья Стругацкие. Прочитав «Страну Багровых туч», десятилетний Рыбаков даже принялся писать собственную «Страну Багровых океанов», где из естественного детского стремления к добру и всеобщему счастью так переиначил конструкцию вездехода «Мальчик», чтобы стала невозможной его гибель, а значит — и смерть находившихся внутри танка героев, так впечатляюще описанная в повести Стругацких. А по прочтении «Далекой Радуги» он не утерпел и послал Стругацким письмо, в котором советовал приписать к повести финальный абзац, в котором все завершалось бы всеобщим спасением…

Реконструируя сегодня собственное детское мироощущение, Рыбаков мотивирует прикипание душою к НФ несколькими соображениями. Тут и неосознанное ощущение неудовлетворительности окружающего мира; и то обстоятельство, что молочные реки и кисельные берега целеустремленно созидаются в фантастике человеком, а не возникают по мановению волшебной палочки, как происходит это в сказке; и, наконец, просто обаяние того светлого грядущего, что вставало со страниц книг Мартынова, скажем, и — особенно — ранних Стругацких, их «Возвращения», «Пути на Амальтею», «Стажеров». Будучи мальчиком домашним и не слишком общительным, Слава довольно долго подозревал, что подлинный мир именно таков и есть на самом деле — в крайнем случае, вскоре станет таким. А когда с возрастом явилось понимание, что дело обстоит, мягко выражаясь, не совсем так — пришло время прибегать к фантастике как форме эскапизма, компенсировать с ее помощью душевное разочарование, искать в вымышленных мирах приемлемую реальность, друзей, подруг, наконец, самого себя… Сперва — читая, а потом — выдумывая их, творя собственноручно, как творится человеком грядущее в НФ.