Александр Позин - Мы в дальней разлуке

— А-а-а, явился, не запылился! Молчи, молчи, только оправданий мне твоих не хватало. Ты, помнится, просил настоящего дела?

— Да, но…

— Держи!

Через стол полетел пухлый конверт, брошенный майором. Конверт проскользил по полировке стола и попал прямо в руки лейтенанта Конюшкина. Павел Артёмович заглянул в конверт, в нём оказались предписание, командировочное удостоверение, билет на вечерний поезд до Рузаевки и ещё какие-то сопутствующие документы. Следователь с немым вопросом посмотрел на начальника.

— Сегодня, Павел, едешь в колонию под Саранском — нужно снять показания у одного субъекта.

— Почему я?

— Потому что я так решил! — шея Арнольдика набычилась и стала покрываться багровыми пятнами. — Ты что, ситуацию в отделе не знаешь? Каждый следак одновременно ведёт по десятку дел, а штат и так не полный. Один ты такой хороший — полудохлое дело про потеряшку и несколько висяков! Пора тебе впрягаться по-полной. Ещё и на Денисова приказ пришёл, совсем людей не остаётся.

— Пришёл? — ахнул Павел, догадавшись, что улетучиваются последние надежды отвертеться.

— Да, утренней почтой. Я уже ему позвонил, «обрадовал» так сказать. Кстати — поторопись, постарайся обернуться за два-три дня — на отвальную успеешь.

— А как же девушка?

— Какая девушка? Ах, да… потеряшка твоя. А что ей сделается? Посидит пару дней в «Земляничной поляне», пообвыкнет, успокоится. Тем временем результаты экспертизы и ответы на запросы подойдут. Я распоряжусь — ребята доставят. Документ на передачу зарегистрировал?

Теперь краснеть пришёл черёд Павла.

— Ну, вот! — укоризннно покачал головой Арнольлик и деланно возвёл глаза к потолку. — Всё я! Всё самому приходиться делать! Ладно, давай их сюда — сам всё дооформлю. А поторопись, у тебя поезд через пару часов.

— Пару, всего?

— Всё, всё! Забеги в канцелярию — там тебе выдадут дело — ознакомишься. Если коротко: год назад в районе прошла целая серия краж денег с банковских карт. Злоумышленники похищали кредитки и, подобрав ПИН-код, вычищали их все до копейки. Похитителя поймали с поличным — в момент, когда он совершал обналичку в банкомате. Но вот подельника, предположительно программиста, подбирающего коды, он не сдал. Был осужден и сейчас отбывает срок в Мордовии. К нему и едешь, Паша. После долгого перерыва кражи через банкомат возобновились. Уже два эпизода за неделю! По всей видимости, программист нашёл нового исполнителя. Повидайся с осуждённым, допроси ещё раз, предложи сделку, в конце концов. В случае сотрудничества со следствием, мы будем готовы выйти с ходатайством о пересмотре дела.

Да, дело действительно было стоящим! И Павел, выходя из кабинета начальника, сокрушался лишь о досадной паузе в отношениях с Наталочкой. Видел бы он, как Арнольдик, как только за ним закрылась дверь, обессилено упал в начальственное кресло и утёр бисеринки пота со лба. Лопух повёлся!

Павел даже не ожидал, что расставание выйдет таким тяжёлым, словно не на два дня уезжал. Когда он сообщил девушке, что уезжает в командировку, та оторвала взгляд от глянцевых журналов, которые с интересом рассматривала, и устремила на него свои лучистые глаза.

— Ты меня покидаешь?

— Ненадолго, на два дня всего, так надо, служба.

— А я?

— Тебя ребята в центр отвезут, ничего не бойся!

Она, в общем-то, и не боялась. Просто боялась себе признаться, что жалко было расставаться с парнем, к которому начала привыкать, такому светлому, хорошему, по-детски наивному. Надо, наверное, что-то хорошее сказать ему на прощанье.

— До свиданьица, Паша! Приезжай скорее, я буду тебя ждать.

Потянулась и чмокнула его в щёчку, легонько, по-дружески. Но молодой человек расценил это по-иному, отыскал своими губами девичьи губы и судорожно прижался к ним в страстном поцелуе. Она сначала и не думала отвечать, ещё чего! Но против воли постепенно поддалась жару страсти парня и с чувством ответила. Да что это такое творится? Ведь вовсе она ничего такого делать не собиралась!

Паша ушёл, и Таше отчего-то сделалось одиноко и тоскливо.

Таша лежала на полу возле батареи, пристёгнутая наручниками к трубе. Девушка хотела пить и постоянно облизывала разбитые губы, но во рту был только привкус крови с саднящей губы. Болело избитое тело, хотя её били и не сильно, боясь повредить товар. Впору было хоть завыть от досады, но она дала себе слово — не раскисать! Раскиснешь — размякнешь, размякнешь — расслабишься, станешь слабой — пропадёшь. А этого нельзя допустить, надо выжить любой ценой.