Роман Тюрин - Скрамасакс

Сильней приобняв тоненький ствол, освободил одну руку и нервно зашарил по поясу в поисках ножен:

Старинный у меня тесачок: немного расширяющееся к гарде кованое лезвие длиной двадцати сантиметров и удобная каменная рукоять с медным набалдашником в форме стилизованной вороньей головы. Я его в деревне, ещё по отрочеству, прямо в огороде нашёл. Матушка заставила грядки копать, так вот и вышло. Лежал он себе, лежал в землице — никого, значит, не трогал, тут его стукнули лопатой потом ручками — ручками и хорошенько отмыли. По внешнему виду клинок старый, а состояние словно у нового — ни ржавчины, ни потёртостей, с тех пор его в лес да на рыбалку беру постоянно — вдруг пригодится.

— Хрясть… — в этот раз сучок всё же не выдержал: "Очень печально".

Тут представляете, увидев со стороны эту картину, я заржал — прямо как конь:

Тихая лесная полянка, солнышко, бабье лето, золотая листва медленно падала, кружась, со злополучного клёна и я, такой раскрасавчик, в новеньком камуфляже, обхватив ствол руками, зажав ногами, неспешно скользил в объятия злобного вепря. Красота… смех, да и только!

Борясь с гравитацией и наблюдая, как соперник занимает позицию для очередного разбега, я вдруг почувствовал такое спокойствие и равнодушие к дальнейшей судьбе, что даже как-то припух: "Ни фига себе!.. Оказывается я хладнокровный! Спустя минуту увижу старуху с косой, а мне ни тепло и ни холодно — параллельно, от слова — вообще…"

Скольжение усилилось: "При очередном толчке буду прыгать".

Спустя десяток секунд, не дождавшись удара клыками по дереву, я будто в замедленной съёмке, грохнулся на жёсткую щетину поросячьей спины.

Кабанчик присел, вес-то не детский ещё и в падении, единственно приземлился я не очень удачно: обхватил руками, сжал ногами, почти так, как недавно злополучное дерево, однако задом, так сказать, наперёд. Под аккомпанемент поросячьего визга перед глазами задорно болтался смешной куцый хвостик…

Представив как выгляжу, снова заржал: "Нервы ни к чёрту…"

Несмотря на данный конфуз нож всё ж засадил по рукоятку, но получилось, что в филейную часть поросёнка, а там, как мне известно, никаких жизненно важных органов-то и нет: "Суровый облом!"

Могучий рывок… я, девяностокилограммовой пушинкой, улетаю метров на пять, оставляя клинок в многострадальном кабаньем седалище.

Мгновение…

— Ой! Как больно-то!.. — не задев клыками, вепрь пару раз на меня наступает.

— Зараза… похоже — ребро сломал. Гад!

Каким образом умудряюсь в такой суматохе вынуть из хряка оружие, вообще, не понятно.

Испачканный кабаньей кровью сижу на заднице и, сжимая в обеих руках липкий ножичек, морально готовлюсь к последней атаке.

— Хрясть… — звук, словно по дереву, только намного больней.

— Ой! Ой!.. По сломанному ребру. Собака!

Одновременно с приступом боли, не иначе, как неким чудом умудряюсь всадить клинок врагу прямо в шею.

"Странное состояние, — пытаюсь анализировать, — Не очень и больно…"

Грудь разворочена, кровь толчками напитывает куртку, кабан, булькая разрезанным горлом, бьётся в предсмертных конвульсиях, по лазурному небу неспешно плывут облака. В ушах белый шум, в глазах кровавые зайчики, на душе безмятежность…

Последняя мысль проносится сквозь вату сознания: "Ну, я и герой! Завалил экого монстра!" Всеобъемлющий мрак накрывает ледяной волной и приходит тьма.

Довольно продолжительное время было темно и тихо. Очнулся я от мощного рывка, как будто некто сильный схватил мою тушку за плечи и резко встряхнул. Поначалу этому даже не удивился, поскольку, казалось что сплю, а меня кто-то будит.

"Эх! Было бы это так… но, увы!"

В голове витали рыхлые клочья, конечности казались настолько тяжёлыми, что пошевелиться не представлялось возможным, даже веки ни в какую не желали подняться. Тут:

— Бах!.. сознание резко стало кристальным — абсолютно очистилось. Я вдруг испытал необычайную ясность рассудка вкупе с необыкновенной бодростью духа. Тело жаждало действий, мозг же, напротив, находясь в непонятках, ему откровенно мешал. Я отчетливо понял: "Меня неизвестно кто, хрен знает куда, целенаправленно тащит…"

"Глаза необходимо открыть… — промелькнула мыслишка, — нечто стрёмное вокруг происходит.

Ох!.. чувствую — не к добру…

Была, не была…

Ой! Блин!.."

Я лечу, нет, меня кто-то бесцеремонно летит:

Внизу, насколько хватает зрения, стелется изумрудное море дремучего леса, ветер верхушки деревьев качает прибоем, изредка мелькают речушки, проплешины полей и болот, рядом неспешно плывут облака, над головой сияет светило и посреди всего этого я.