Роман Тюрин - Скрамасакс

Пару мгновений — уже что-то вижу, слух медленно возвращается и вновь пропадает с басовитым раскатом пушечного выстрела. Атанас, видимо, решив не трогать гранаты, воспользовался орудием. Передние ряды атакующих падают, задние нерешительно мешкают.

Бросаюсь к раненному старцу, он уже не шевелится, лишь грудь на последних, жадных вздохах поднимается да опускается. Бережно ложу его голову себе на колени, он открывает глаза, пытается что-то сказать, увы, с уст вытекает густая кровавая пена и слышится хрип. Серафим отходит…

— Передай поклон Прохору Алексеевичу и владыке Феофану, — пытаясь успеть до разлучения души от тела, торопливо шепчу ему в ухо.

Опять на меня прыгает Беляш, заваливая на снег, бьёт лапами в грудь, но на этот раз с опозданием, Алконост, близнец поверженного Аникой Сирина, проносясь над самой поверхностью снега, накрывает всю нашу троицу, и я погружаюсь в тёмную бездну…

Спустя довольно продолжительное время вновь прихожу в себя. Сознание, покачиваясь на волнах, плавно вплывает в солнечный мир. Открываю глаза и тут же с силой зажмуриваюсь, яркий свет взрывается болью во всём многострадальном теле. Вновь темнота.

Что-то влажное щекочет мне щёку, я улыбаюсь и заново выныриваю из небытия. Сквозь закрытые веки ощущаю возникшую тень…

Осторожно открываю глаза. Это Беляш. Волк, увидев во мне признаки жизни, радостно облизывает лицо. Обнимаю его и носом зарываюсь в густой мягкой шерсти.

Внезапно вернулась память о последнем бое, резко вскакиваю:

— Ни хрена себе!.. — на дворе снова лето, жара, безмятежный лес, лёгкий ветерок шевелит кленовые листья.

— Неужели я дома?.. — не верящим взглядом, окидываю местность, — Круг омелы, однозначно он, те же клёны, тот же дуб… — вспоминаю о полученных ранах, оглядываю правое запястье — обломка стрелы нет, раны нет, шрама нет, даже рубца не осталось.

Волк отходит на пару шагов, я смотрю ему вслед и тут замечаю лежащее тело, подхожу, переворачиваю человека на спину, и возглас радости срывается с губ:

— Батюшка очнись, мы в безопасности!..

Я трясу Серафима за плечи, Беляш ему лижет лицо, он открывает веки, нас узнаёт и улыбка озаряет округу. Старец потихоньку приходит в себя, ободряюще мне кивает: мол, всё в порядке, ласково треплет голову волка.

До слуха доносится глухой низкий рокот, Серафим глядя в небо, округляет глаза и, указывая пальцем вверх, задаёт вопрос:

— Это что?..

Медленно поворачиваю голову, и в который уже раз просто охреневаю. Судя по всему, над нашей поляной низко летит эскадрилья бомбардировщиков, гулкий шум моторов разносится по окрестностям, а на крыльях чёрные пятна свастики. Поражённый увиденным выдавливаю:

— Фашисты летят, Горький бомбить.

Конец первой книги.