Сергей Катуков - Мастер облаков

Дед кивает, допивает медок, берёт одной рукой самородок, — тяжёлый! — подхватывает двумя ладонями, взвешивает. Видно, что так доволен Батяй, так доволен, что как ребёнок, раскрасневшись, прыскает:

— Пойдём хоть в Древелег, хоть за Древелег, хоть три раза вокруг Пьяных болот!

Потом рассматривает пергамент.

Это древний документ, вытатуированный в дремучие времена и содержащий всю известную карту мира.

Из него, словно выброшенного из глубины веков на берег нынешних времён, весь горный народ Ярослава и черпал свои представления о том, как должны выглядеть веси, земли поднебесные, страны подгорные и горные, края лесные и речные, широко разбросанные по всему миру.

В верхнем правом углу изящно изображался толстый, похожий пропорциями на белый гриб, почти в четверть карты, сказочный город-дерево, вынутый из земли, — с кудряво-затейливыми корнями, толстеньким стволом и верхушкой, украшенной дубовыми листьями и желудями, над которой полуовалом вскакивало название: Древелег.

Ещё бежала по карте река Извилиста, а за ней шумел Дикий Лес, и слева от него по кромке падал в гигантских клубах тумана водопад, отмеченный облаками. Но дальше на карте пятнами вспыхивала пустота, разъевшая своим лядащим дыханием много стран, тянущихся к югу. Запад же, лесной, вторгавшийся в Пьяные Трясины, — которые искусно обозначались тонкими чёрточками, стянутыми к центрам наподобие свернувшихся гусениц, — тонул в их зыбких застывших круговоротах, за которыми уже твёрдым обетованным берегом начинались земли древа-города.

— Добро! — говорит дед. — Когда отправляемся?

— Как допьём. — Кивает Ярослав на дубовый жбан.

— Ага, значит, с утра. — И поглаживает разноцветные клубки, уродливый самородок, асбестовый рулон.

Что за Древелег? Что за дивный древо-град такой? И что за нужда такая поторопила Ярослава из его родных краёв?

И пока наши герои, числом три: Ярослав, дед Батяй, внук его Осинь, — едут, дремля, под доутренними небесами в телеге, запряжённой пятёркой крепких лошадок, пора порассказать кое-что о Древелеге.

Так, бывало, глаголал о нём Батяй, окружённый местным народцем в городском кабаке «На седьмом холме»:

— А ведь город-то нерукотворный, не самодельный никем, ничем не устроенный, но вызревший сам по себе из дубового семяни. Как из яйца — заложён в землю, взогрет солнцем, вспоён звёздной капелью, лунными приливами, туманным…

— Эээ, дед, — шумел народ, — ты, видать, уже залил в себя столько медовухи, что ползёт через край. Лей-лей да не заливай!

Знамо дело: народные сказки и преувеличения, но город и в самом деле стоял неохватным взгляду, необъезжаемым конным ездоком за семь дней гигантским деревом-дубом. Ведь такие обычно называют Дубенями. Но этот был во всей вселенной всем дубам Дубень!

Вход в него начинался в средине, разваленной в ровной широкой лестнице, далее — ото всех сторон вздымались бесчисленные ветви. И каждая — как улица, а коль не улица, так подобие деревянной мостовой, тротуарчику или уютному переулку, переходящему в круглый туннель, углубляющийся в ствол. Некоторые ветви становились отдельными зданиями, поворачивающими вертикально вверх и взмывая башенками, словно праздничные фейерверки. Несколько же очень плосковатых широких ветвей, параллельно друг другу, словно планетарные кольца, по медленному, не крутому серпантину обвивались по всей длине ствола, создавая круговые балюстрады, по которым можно было пройтись от самых нижних ярусов к верхним. Ярусы различались каждый своим видом окон — и широкими, как витрины, и шестигранными, будто соты, и треугольными, и проваливающимися во внутренние галереи, словно в пещеры. Это был город, выросший из одного древесного ствола. В котором поселились все виды городских зданий; снабжённый изнутри входами-выходами, лестницами, водопроводами, пневматическими коммуникациями, площадками и площадями, бульварами, разбегающимися на высоте просторными балконами, жилыми многоэтажными уровнями. Город, головокружительно устремлённый вверх к кроне, утопающей, как в облаках, в целом море вечно-зелёной листвы. Город-государство, город, словно кит-Левиафан, выпрыгнувший в небо, город-Вселенная.

Ярослав вздрогнул, вспомнив во сне, как яркое огромное солнце выбежало ему навстречу, когда он побывал в последний раз на самой верхушке древо-града. Солнце уже поднялось и яровым, неистово-багряным рассветным ураганом гнала длинную колесничную тень от телеги. Щель между веками горячо горела, Ярослав отвернулся от солнца и раскрыл глаза. Дед, ласково улыбаясь, покачивался, щурился — то ли спал, то ли нет.