Сергей Катуков - Татуировщик снов

© Сергей Катуков, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

1.

Впервые о нём я услышал давно. Странная, нелепая и в то же время спасительная для меня новость. Заброшенная вначале, как мелкая иглистая искра в сено, она долго лежала в памяти и тлела. Но со временем мысли о нём стали приходить всё чаще, вращаться всё длительнее, и, наконец, уже не давали мне сомкнуть по ночам глаз.

Говорили, что его не существует вообще или есть некто подобный, но рассказы о нём сильно преувеличены. Пойти же к нему было бы невозможной самоуверенностью, и я долго не решался о нём спросить. И постепенно снова забывал.

Но в богемном мире многие его знали. И когда штурвал разговоров среди друзей совершил полный круг, корабль предчувствий повернул на прежний путь бессониц и ночных видений.

– Как мне его найти? – спросил я однажды Лео.

– Ты о татуировщике?

Он стоял вполоборота к окну и, помешивая кофе, пробовал, не остыл ли тот.

Тень от оконной рамы ровным сгибом пересекала крепкую фигуру Лео, его пушкинистое хитрое лицо, густой рыжий левый бакенбард, суровый – рыком хищника – невыспавшийся глаз, фарфоровое яйцо подбородка.

Графическая карандашная тень падала далее через всю комнату на пол косой спиной, поверженной ярким утренним солнцем.

– Я могу спросить о нём. К нему всегда кто-нибудь ходит. Но ты ведь ещё не уверен, хочешь ли пойти.

– Нет, я уверен.

Лео поджал губы и посмотрел на рисунок кофейной пенки в чашке.

– Ты не боишься, что твоя жизнь изменится?

– Жизнь меняется каждый день, только мы этого не замечаем.

Он расслабился и посмотрел в окно.

– Тогда лады. Скоро ты с ним познакомишься.

Трудно быть хорошим художником. А в окружении других художников – ещё труднее.

Меня в шутку называли Гефестом – из-за тяжеловесности и излишне тщательной подготовки, которую я уделял картинам.

– Никогда не выставляйся в одиночку, – сказал однажды Лео, – Всегда с кем-нибудь. Зрителю нужно разнообразие.

Он делился ценными советами. Особенно легко они удавались при его успехах на фоне моих кропотливых трудов.

Многие думали, что я ему завидовал.

Нет. Просто у него была хорошая фантазия и твёрдая рука.

Через неделю, ближе к вечеру, ко мне пришёл один из наших общих с Лео друзей.

Я как раз грунтовал холст и размягчал кисти.

– Пойдём, а то у же темнеет, – сказал он, пристально посмотрев мне в лицо.

Я всё понял и, отложив кисти, вытер руки.

Мы сели в трамвай и поехали в старый город.

Небо темнело, в окнах появлялись огни, смотревшие, как я буду проезжать мимо них в последний раз прежним, знакомым себе и остальным, человеком.

На одной из остановок, неожиданно возникшей из грохота, друг дёрнул меня за рукав, пока я отвлечённым взглядом беседовал с островком светлого неба. Голубого, с вечерней сизеватостью, окружённого рыхлыми облачками. Мы быстро выбежали.

Попав под прозрачный колпак ржавого фонарного света, накрывавшего остановку, я увидел возле лампы дрожащую сетку насекомых, пленённых её тусклым светом.

Можно было подумать, посмотрев на это чрезвычайно карликовое, утрированное солнце и темноту вокруг него, что мы оказались не в центре большого, шумного мегаполиса, а в далёкой галактике провинциального городка, в котором ночь стирала границы жилых окраин.

Пошли тёмным и глухим, как водосточная труба, переулком.

По сторонам дороги стояли старые особняки.

Вошли во двор одной из усадеб.

В глубине светился старой штукатуркой дом, выдвигая вперёд поросшее каменное крыльцо. Квадратные волны ступеней скатывались в темноту травы. И я подумал, что ночь приходит снизу и земная поросль принимает её первой.

Пройдя глубоко внутрь, следом за своим проводником, я оказался перед широкой дверью. Снизу из щели сочился истрёпанным, бархатно-рваным одеялом воздух оттенка красноватого чая.

Я посмотрел в лицо друга и вошёл.

2.

Комната была мастерской.

В ней стелилось тряпьё, багеты, пустые рамы.

Стоял большой, длинный стол, заваленный холстами.

Верстак, уснащённый плотницким инструментом и деревянными заготовками.

За столом, спиной ко мне стоял человек. С маленьким и широким телом, на котором – неподвижная и бесшейная голова.

– Зачем пришёл? – спросил он меня нерусским, крикливым голосом.

– Я думал, что вы знаете…

– Что ты хочешь? – последнее слово произнеслось как «хэчэшэ», гортанным, холодным и негибким тембром. Он повернулся – как тяжёлая деревянная колода.