Едим из одной сковородки. Бабушка подвигает ко мне куриное крылышко, берётся за гузку, деду оставляет пупок. Мурка и Зайчик зашевелились в духовке, зашелестели бумагой, оставленной там на разжижку. На вахту пора: вдруг косточка со стола упадёт, не всё ж молоко пить? Печка почти остыла, уже не щекочет щёки ласковым объёмным теплом. Мои старики знают, как дважды два, сколько поленьев требуется, чтобы разогреть ужин или по-зимнему протопить дом, когда и на сколько можно задвинуть вьюшку. Они не ложатся спать, пока самые последние угольки не превратятся в золу. Печь – это сакральный центр человеческого жилья. Во многом она определяет уклад и распорядок дня.
В такие часы радио незаменимая вещь, когда там «Театр у микрофона», «Встреча с песней» или ещё лучше – футбол.
Если нет, дед будет читать бабушке вслух что-нибудь из Тараса Шевченко в переводе Богдановича. Как сейчас, я слышу негромкий надтреснутый голос, и в памяти оживают стихи.
Мне часто снится тёплый летний вечер.
Холодный свет луны повис в дверях.
Накинув старый пиджачок на плечи,
Дед, закурив, читает «Кобзаря».
Угрюмый пёс скучает под окошком.
Вдали туманом кашляет река.
А под ногами мягко ходит кошка —
Выпрашивает блюдце молока…
Перед тем как нырнуть в кровать, украдкой приподнимаю край домотканого коврика. Ну да, те же самые половицы. Широкие доски обработаны фуганком вручную и окрашены в оранжевый цвет. Рядом с порогом глубокая ямка. Брак. Потому коврик здесь и лежит. С приездом Серёги мы будем по очереди мыть в доме полы и лишний раз выжимать тряпку, чтобы убрать и вытереть насухо скопившуюся там влагу. Да, всё в этом доме как было. Не добавить и не убрать.
В который уже раз я подумал, что окружающая реальность – это не какая-то там альтернатива, а самое натуральное прошлое, всё в котором текло по своим алгоритмам, вплоть до появления здесь меня, человека свободной воли с прививкой от будущего, надёжно зашитой в памяти. Не с моим знанием физики рассуждать о таких вещах, но если сказать образно, именно в этот момент древо жизни дало боковую ветвь. Я не сомневался и в том, что где-то во времени существует другой мир, где бабушка Зоя – вдова дядьки Ваньки Погребняка – через месяц отпразднует девяностодвухлетие, а старший братан Серёга раз в две недели ходит в салон МТС покупать новую симку, поскольку его в очередной раз забанили в «Одноклассниках». Он есть. Только меня там нет. Я теперь здесь, и надолго. А раз так, нужно плотней браться за учёбу, хрен его знает, подфартит или нет в следующий раз поступить в мореходку.
Как там сказала Надежда Ивановна? «Ещё раз пересмотри все учебники, особенно по русскому языку и арифметике. На слабом фундаменте ничего путного не построишь…»
– Сашка, жмурись!
На столе щёлкнул будильник – поперхнулся тугой пружиной. Стайка сувенирных слонов брызнула фосфоресцирующим светом, отражаясь на тюлевой занавеске зелёным пятном в виде креста.
Засыпая, я подумал о том, что кладбищенский крест – это символ остановившегося времени. Подумал и тотчас забыл…
Цырлы – пальцы ног.
Смола (жарг.) – перевалочный комплекс для выгрузки из железнодорожных вагонов вязких нефтяных фракций с целью хранения и перегрузки на автомобильный транспорт.
Муздыкаться (донецк. сленг) – возиться с чем-либо.
Сказиться (юж. зап.) – беситься, сходить с ума.
Галасвита или галасвета (куб.) – долго бежать, не разбирая дороги.
Саж – место за перегородкой в хлеву, куда сажают свиней для откорма.
Мочак, мочар, мочажина – переувлажнённая почва.
Отмантулить – здесь: отработать.
Глючина (местн.) – гледичия: листопадное дерево с ажурной кроной, иногда её называют американской акацией.
За хипок (жарг.) – за шиворот.
Лахва (местн., искаж.) – лафа. Кубанский говор – вместо «ф» произносить «хв»: бухвет, конхветы…
Тыняться (местн.) – слоняться, бродить без дела.
Галюза (местечк.) – человек, опустившийся до состояния, когда водка становится смыслом жизни, а работать не позволяет состояние организма. Галюзы собираются «стаями», чтобы галюзить – целыми днями любым способом добывать что-нибудь спиртосодержащее: украсть, выпросить, взять в долг и не отдать…
Читать дальше