Александр Борисов - Так не бывает, или Хрен знат [= Хрен знат] [litres]

Мне, как единственному оставшемуся не у дел, дядька Ванька сказал:

– Твой воробей будет жить рядом со мной. Если выздоровлю, отпущу. А нет… Валерка отпустит.

Живёт в нём надежда. Не истончилась. А я ухожу…

И тут меня будто кто-то по башке саданул: куда ж ты, дурак, уходишь, а память?!

Не успел ухватиться за эту мысль, как получил, ещё и ещё – по шее, да по спине:

– Барбос, сукин сын! Да что ж это за дитё?!

Бабушка, кто же ещё? Охаживает меня крапивным чувалом. И поделом. Заслужил. Отскочил я метров на пять – не отстаёт. Так и бежал впереди неё до самой калитки.

– В хате сиди! – кричит. – На улицу ни ногой! А вернусь, будет тебе чертей!

Глянул я сквозь щёлку в заборе. Стоит дедов велосипед возле дома Погребняков, к тополю прислонённый, тяпки на раме, серп на багажнике, а дед у скамейки с дядькой Ванькой ручкается.

Вот тебе, думаю, и Елена Акимовна! И как это она со спины углядела, что на рубашке карман грязный? Стал переодеваться, смотрю, а на плече чёрная полоса. Чиркнул, наверное, когда под вагонами лез. Давненько со мной не случалось такой тотальной непрухи! Опять же права тётя Шура, не мой это день. Вот вроде бы уцепился за какую-то важную мысль, а бабушка её мешком перебила.

Начал я голову напрягать – тут ручка в калитке загрохотала, кого-то не вовремя принесло. Вышел на улицу – почтальонша.

– Вам телеграмма! Получите, и подпись вот здесь…

Я чиркнул, где показали, глянул в левую сторону: ушёл дядька Ванька. И моих стариков не видно. В поле наладились. Покуда дотелепают, жарюка и спадёт. Дед поведёт велосипед руками. Вышла уже Елена Акимовна из того возраста, когда трясутся на раме.

Я глянул наискосок: на смоле полным ходом разгрузка. Не до меня мужикам. Поднял к глазам бланк телеграммы, чуть в калитку не врезался. Мамка едет! Пишет, чтобы встречали. Будет через семь дней. И счастье такое на сердце – весь мир хочется обнять!

Выгнал я из сарая свой «Школьник», сунул в мешок окучник с пропалывателем, к багажнику привязал и – как на самокате! Сильней оттолкнусь – дольше проеду. Всё быстрей, чем пешком.

Нет, думаю, не будет мне сегодня чертей. Не хватит у бабушки сил ругаться после такой новости. А телеграмма за пазухой душу мою греет. Обычный почтовый бланк. Клочки телетайпной ленты оборваны с аппарата и наклеены между строк. Там текст. Цены в нём – три копейки за слово плюс пятачок подепешного сбора. А радость такая, что, если я ею не поделюсь, она меня изнутри разорвёт! Куда там тому Интернету! Поднажму, поднажму, выверну за очередной угол – нет, не видно дедушки с бабушкой, надо ещё! Уже наискось пересёк и делянки, где через год будет футбольное поле, во ходоки!

Возле правления семсовхоза выдохся окончательно. Постоял, посмотрел на дядьку Ваньку Погребняка. Он на Доске почёта крайним справа висит, в самом верхнем ряду. Напротив крыльца – скверик, обнесён низким заборчиком. В нём разноцветным ковром чайные розы. Большие, как моя голова. Сколько раз хотел подойти. Не сорвать, просто понюхать. Да сторож разве позволит?

Тут слышу за моей спиной:

– Гля, чи наш Сашка?

Я чуть велик не уронил. Повернулся да как заору:

– Ба!!!

Не хотел ведь, само вырвалось. И, главное, руки, помимо моей воли, за пазуху шасть! Бланк телеграммы выхватывают, ей подают. Не деду, а ей!

Вот, думаю, падла этот несносный ребёнок, который сейчас мной командует! Знает же, что бабушка без очков и вообще ещё не научилась читать. Сам, гад, в натуре, дедушкин хвостик, но чует нутром, кто в доме настоящий хозяин! А самому интересно. Наблюдаю, будто со стороны, что же Елена Акимовна делать будет? А у неё слёзы из глаз. Приняла она ту бумажку, как иконку, двумя руками и говорит:

– Чи Надя… едет уже? – И бланк телеграммы деду суёт, мол, тоже порадуйся.

Жизнь прожил человек. Меня изучил, как облупленного. Знает, что Сашка беспричинно не станет запрет нарушать.

– Что там, Степан? – Ох и не терпится ей убедиться в своей правоте!

Ну, дед тот мужик. Он своё счастье хлещет не залпом, а как самогон, по чуть-чуть, маленькими глотками. Прислонил свой велик к крыльцу, присел на порожек, в карман за очками полез. Нужны они тыщу лет в поле! И мне уже невмоготу: ещё бы закурил!

Глянул я в синее небо, втянул в себя запахи детства. Под завязку, полную грудь. А денёчек-то, думаю, не так уж и плох!

– Поезд номер сто десять, – наконец читает дед и поясняет для бабушки: – Тот же самый, что в прошлый раз…

Я знаю, это не так. В прошлом году отменили прямой рейс «Владивосток – Адлер». Теперь это прицепной плацкарт до Читы. Серёга рассказывал…