Максим Дынин: За обиду сего времени

Соседями справа, если стоять лицом к дому, были Володя и Лена Романенко. Володя был председателем правительства Русской Америки, а для внешнего пользования – вице-королём нашей колонии, тогда как Лену Совет Русской Америки назначил министром образования.

А дом слева был передан Джону и Мэри Данн. Джон был первым европейским жителем Русского залива и организатором школ кораблестроения и хождения под парусами, а Мэри – индианкой из племени мивок и моим заместителем по работе с индейцами. В доме сейчас живёт их старшая дочь, Сара, с дочкой Машей.

Наше же жилище потихоньку стало довольно-таки тесным. В спальне обитаем мы с Лизой, во второй комнате – наш старший, Коля, и другой наш воспитанник, Юра Заборщиков. В третьей живут близнецы Андрюша и Лена, в четвёртой – маленькая Ксения с Анфисой, а пятая комната – пока что наш с Лизой кабинет, хотя в перспективе и он превратится в детскую. Лиза работает заместителем министра здравоохранения, а также считается лучшим хирургом Русской Америки. Ранее в этом кабинете располагалась её операционная, но два года назад построили клинику в сотне метров от нашего дома, и теперь она проводит консультации и оперирует там. А в эту комнату притащили громоздкий письменный стол, «унаследованный» с парохода «Москва». Он был столь велик, что иногда мы даже сидели за ним вдвоём – Лиза за длинной его стороной, а я с торца, и места хватало обоим.

Несмотря на то, что нас становилось всё больше, мы были довольны. Конечно, более ценились дома с видом на море, либо выше к Соборной площади, на которой находились собор святого Николая и административный комплекс. Единственным, кто жил на самой площади, был протоиерей [3] Старший священник. Михаил Кремер с семейством – так уж повелось, ведь он был первым священником собора. Епископ же наш Марк, правящий архиерей Росский и Американский, обитал в крохотном монастыре чуть ниже по склону; рядом с ним находилась резиденция Тимофея Хорошева, царского наместника, которая, впрочем, практически ничем не отличалась от нашего дома. Тимофей, функции у которого были чисто представительскими, решил одновременно заняться делом и поступил полтора года назад в новосозданный Росский университет, где обучался в подготовительной программе, с прицелом на поступление на инженерный факультет в следующем году.

Обыкновенно, суббота была единственным днём, когда мы с Лизой могли расслабиться и провести часок-другой в постели, пока Анфиса кормила детей, ходила с ними мыться, а затем водила их на детскую площадку с другой стороны улицы, либо, если шёл дождь, в специальное игровое помещение, находившееся там же.

Но позавчера, двадцать восьмого сентября тысяча шестьсот шестого года, Коля Корф, мой заместитель по испанскому направлению, вернулся из Санта-Лусии, испанского порта на Тихом Океане [4] В нашей истории его переименовали в начале семнадцатого века в Акапулько. . Там он встречался с графом де Медина и Альтамирано, представителем вице-короля Новой Испании, сеньора Хуана де Мендоса, маркиза де Монтескларос. На этот раз, Коля привёз радостную новость – был окончательно согласован протокол о вступлении в силу договора, подписанного мною в Мадриде в тысяча шестисотом году, и королём Испании Филиппом III.

Согласно этому документу, Испания признавала обе Калифорнии – Верхнюю и Нижнюю – и все земли к северу от них территорией Русской Америки; кроме того, нашим же становился восточный берег моря Кортеса до острова Тибурон и северного побережья залива Кино включительно. Далее граница определялась как линия в двадцать пять испанских лиг – около ста десяти километров – на восток от восточной оконечности залива, и все территории на север от этой линии.

Условием вступления договора в силу была единоразовая выплата одной тонелады [5] Одна кастильская тонелада соответствовала девятистам двадцати килограммам 160 граммам. золота, либо десяти тонелад серебра, в течение семи лет после подписания договора. Когда я вернулся в Росс, уже было добыто более тонны драгоценного металла. Из них двести было решено оставить в качестве своего рода неприкосновенного запаса, а ещё двести – включая золото, найденное на пиратских судах – были потрачены для закупки ряда товаров в испанских колониях. В основном это были лошади, семена, саженцы, и ткани.