Максим Дынин: За обиду сего времени

Вскоре после моего возвращения, такую же "йейю" передали и мне, причём от жителей другой деревни – Ливанелова, и объявили, что совет старейшин пригласил уже меня на церемонию приёма в мивоки. Потом оказалось, что и у жителей Лиличик были схожие планы, но мы решили, что лучше уж принять первое приглашение, чтобы не обижать других. Я подозреваю, что обе наших церемонии были чистой воды импровизациями – уж очень они отличались друг от друга. Меня также повели в баню, и сначала хорошенько попарили, после чего натёрли золой, окатили холодной водой, и нанесли три полосы, только чёрные, от подбородка до лобка. Затем на меня водрузили головной убор из покрашенных в синий цвет перьев, связанных верёвками с нанизанными на них мелкими ракушками. Другой одежды мужчины-мивоки не носили, если не было слишком холодно, поэтому и меня вывели на помост посреди деревни в чём мать родила. Было нежарко – градусов, наверное, с двенадцать – но пришлось терпеть.

С одной стороны стояли мужчины, с другой – женщины, а среди них – весь состав отдела – впрочем, одетые – и моя Лиза, в мивокском наряде, который, из-за холода, был дополнен короткой кожаной курткой с узором; местные же дамы ничего такого не надевали и щеголяли с обнажённым торсом. И если мужская часть населения сохраняла спокойствие, то женщины начали перешёптываться и посмеиваться, то и дело показывая пальцем на мои чресла, отчего моё лицо, как мне потом со смехом объявила супруга, стало пунцовым.

Затем ко мне подошёл шаман и совершил короткую церемонию, после чего достал кремневый нож и надрезал мне средний палец левой руки, затем сделал то же со своим пальцем и приложил его к порезу, чтобы смешалась кровь, что-то пробормотав; разобрал я лишь слово "`ате" – младший брат. Далее начали подходить вождь племени Хесуту и другие мужчины, каждому из которых шаман точно так же резал палец, и они точно так же прикладывали его к моему, те, что постарше, с теми же словами, а те, что помладше, именовали меня "таци" – старший брат. А после этого начали подходить уже женщины, начиная со старейшин рода; им пальцы не резали, они лишь обнимали меня и прижимались ко мне грудью, а многие, к моему ужасу, дотрагивались на мгновенье бедром до моего причинного места. Я испугался, что Лиза может не понять, но выражение её лица было скорее сардоническим; после мивочек, меня точно так же (но оставив мой детородный регион в покое) обняла сначала она, а затем и девушки из отдела. Потом она мне сказала, что мои пропорции были всяко побольше, чем у их мужчин, и потому им, наверное, было интересно – сексуальных поползновений на мою честь супруга не увидела.

Затем старейшина рода из женщин торжественно произнесла что-то по мивокски, и последовал обильный пир – мясо разных животных, рыба, жёлуди, и перебродивший ягодный сок, показавшийся мне сначала слабым, но мне пришлось выпить его столько, что меня потом отнесли домой.

Девушки в отделе были из разных племён – не только мивочки, но и олхонки – соседи мивоков по Росскому полуострову, и асочими из долины Напы, а также тепанечка Тепин, йопе Косамалотль, и киж Пелагея, которую на науатле звали Патли, а на её родном языке её имя звучало как Пабавит. Так что новости о том, что нас приняли в мивоки, разошлись по родным деревням тех из них, кто жил в районе Росского залива. И вскоре нас с Лизой захотели принять в свои ряды асочими из Нилектсономы – ведь именно туда мы когда-то давно летали на самолёте, и именно там Лиза вылечила дочь одного из вождей, а потом и многих других пациентов.

До Алексеевки (тьфу ты, ещё один пример "культа нашей личности" у гейзера) мы на сей раз добирались на "длинном джипе" из порта, названного в честь местных жителей Асочими и расположенного недалеко от устья реки Напа. Оттуда нас сразу же забрали местные и торжественно отвели в Нилектсоному, до которой было рукой подать. Там нас уже ждали накрытые столы, ломившиеся от речной рыбы, фруктов, и лепёшек из желудей. Здесь было намного теплее, чем в Россе, и единственные, кто был одет, были мы, причём асочими Шинтупепи из нашего отдела, в крещении София, убежала на несколько минут и вернулась в соломенной шляпе и лыковых сандалиях и больше ни в чём.

После "обеда, переходящего в ужин", Лизу куда-то увели женщины, но две или три постарше остались, и, после того, как мужчины меня раздели догола, эти дамы выбрили мне острой ракушкой подмышки и, пардон, интимный регион, а затем все вместе отвели меня в местную баню. Она была ещё горячей – я подозревал, что до меня там успела побывать Лиза. Но её и тех, кто был с ней, я не увидел.