Николай Васильев: Похождения поручика Ржевского [СИ]

Швейцар на входе тоже был человек бывалый и, хоть словесно не препятствовал входу троицы, но фактически дорогу перекрыл. Городецкий сунул пальцы в жилетный карман, достал полтинник и сунул швейцару в тотчас раскрытый кулак. И на смену тому явился метрдотель. К его чести, он провел посетителей внутрь кафе без слов, усадил за треугольный (!) столик, покрытый белой скатертью, и отдал в руки кельнера. Этот малый залопотал сначала по-французски, но после слов Городецкого "мы русские, милый" поправился и предложил посмотреть меню — на французском все-таки языке. Макс просмотрел его, слова "chartrez" не нашел, но обнаружил "Curaсao" и заказал стоящему рядом кельнеру 100 грамм ликера плюс три чашки кофе, но без сливок.

— Мы хотим со сливками… — умоляюще попросила Лиза.

— Будут вам и сливки и круассаны, но вторым эшелоном, — поднял руки бывалец. — Одно с другим смешивать не можно. А пока мы ждем заказ я хочу вас переименовать, Лиза. Дело в том, что у меня есть знакомая девушка с таким именем. Но так ведь можно запутаться! Позвольте я буду звать вас для себя Элиз? На французский манер?

— А кто только что сказал, что мы — русские? — запротестовала Лиза, но все же с улыбкой.

— В пылу полемики чего только не скажешь, — еще шире улыбнулся Максим, — чтобы пригвоздить оппонента. А вот и он, шустрый наш…

Открыв графинчик с оранжевым ликером, он разлил его по рюмкам, попробовал из своей на вкус и сказал:

— Натуральный, апельсиновый…

Потом попробовал кофе и тоже удовлетворился:

— Горячий и крепкий, то, что надо…

После чего взял в одну руку рюмку, в другую чашку и стал учить девушек смаковать то и другое:

— Сначала нужно влить в рот немножко ликера и дать ему обволочь язык и небо, ощутить его вкус. Потом проглотить и сразу запить глоточком кофе. Ах, какой контраст вкуса! Непередаваемый! А после того, как этот вкус улетучится, повторить процедуру снова и снова. Неплохо бы при этом еще курить сигарету, но чего нет, того нет. Ну, начали…

Начались вообще-то девичьи пищания и причитания (Ох, у меня перехватило дыхание! А у меня онемел язык! У меня горло не глотает…), которые Городецкий сурово пресекал (Терпеть! Не хныкать! Сейчас глотки привыкнут и будет все хорошо…). С грехом пополам ликер и кофе были выпиты всеми. И тут девушек стало на глазах развозить:

— Ха-ха-ха! — колокольчиком заливалась Катя. — Я пьяная!

— Катерина, не смей! — пыталась держать марку "Элиз". — Я тебя на себе не понесу!

— А я никуда еще не собираюсь. Щасс мы будем пить кофе со сливками…

— И пирожными, — добавил Городецкий. — Кельнер!

— Я здесь.

— Доставь три чашки кофе со сливками и три "наполеона". Надеюсь, такие у вас есть в ассортименте?

— А как же-с. Сей момент!

— Дуй, — благодушно сказал Городецкий и добавил для девушек:

— Я заменил круассаны на пирожные. Вы это переживете?

— Это очень дорого, — сказала Элиз и легонько икнула. Тотчас она испугалась, покраснела и протрезвела. Катя же возразила:

— Максим заплатит. Я не против. А мы потом его отблагодарим. И не перечь мне Лиза…

Впрочем, дополнительные чашки кофе и калорийные пирожные прогнали прочь легкое опьянение и на выходе из кафе девушки о "благодарности" уже не заикались и засобирались в свое ателье. Они и правда были модистками, выкроив неурочный час на нелегальное посещение кофейни. Почему нелегальное? А не пускали в те годы девушек одних в общественные заведения!. Тем не менее троица единодушно решила, что столь замечательно прошедшее знакомство надо поддерживать и потому девушки показали Максу, где находится их ателье (с изнаночной стороны Тверской улицы, в 100 м от кофейни) и просили заходить в обед (с 1 до 2-х) или после работы (в 8 часов).

— Сегодня не смогу, — предупредил Макс. — У меня в десять вечера назначена деловая встреча. А завтра вполне может быть…

Оставшееся до ночи время (около 5 часов) Городецкий провел на Пресненских прудах, неспешно плавая в лодке по их лабиринту. Там же и поужинал, завидев на пригорке полуоткрытый павильон с жующими горожанами, затратив на это в 5 раз меньше денег, чем в приснопамятной кофейне. В 9 вечера он стартовал к Моховой и к 10 был у подъезда Ректорского дома. Над подъездом тускло горел масляный фонарь, делающий ночную тьму вокруг еще более густой. Его отсвет попадал через окошечко в подъезд, так что по лестнице Максим прошел без спотыканий. На стук дверь открыл все тот же Виссарион, коротко кивнул и показал рукой на сидящего за столом, возле лампады человека. На мгновенье Городецкому показалось, что перед ним сидит Грибоедов — так похож был профиль Надеждина и его очки на знаменитый портрет гения. Но вот он повернулся анфас и впечатление это ослабло.