Олег Воля - Шапка Мономаха

Улыбнувшись этим свои мыслям, я крикнул Никитину.

— Афанасий, оставь пару человек разобраться с ранеными на площади, коли такие найдутся. Пусть от моего имени окажут всю помощь, какая потребна.

Никитин кивнул и отлучился к коннице, замыкающей кортеж. Вместо него ко мне пробился Новиков, держащийся в седле как собака на заборе.

— Государь, это была великолепная речь. Её надо непременно опубликовать! Я никогда такого восторга у толпы не видел.

Новиков потрясал в руке зажатым блокнотом. Я пожал плечами.

— На бумаге она будет выглядеть не такой уж замечательной. Дадите мне почитать предварительно, что вы там сочините. Возможно, понадобится внести правки.

— Непременно. Но вы уверены, что нас ждет нашествие из Европы? Я бы не сказал, что среди правителей европейских государств возможно такое единство.

— Я тоже не думаю, что они все объединятся против нас. Но для сплочения народа образ врага очень важен. А сегодня был удачный момент для его формирования.

В это время кортеж выбрался на склон Вшивой горки, обращенный к излучине Москвы-реки. Передо мной открылся вид на башни Кремля. Наконец-то что-то неизменное и узнаваемое. Потому что, кроме этих башен, больше ничего узнаваемого я не видел.

Выехав на деревянный мост через Яузу, я опять совершил открытие. Ниже по течению Яуза была перегорожена плотиной и превращена в обширный пруд. Посреди пруда, на острове, соединенном мостками с берегами, стояло с десяток домов.

Я опять подозвал Коробицына.

— Федор, что это за домики там, — показал я на остров.

— А это, государь, бани и харчевни сиропитального дома. Доход с них на его содержание идет. И мельница у запруды також сиротская. Да много чего ещё к нему приписано.

И Федор махнул рукой в сторону Воспитательного дома. Я задумчиво посмотрел на эту четырехэтажную каменную громаду и сделал себе зарубку в памяти — обязательно поближе познакомиться с этим загадочным домом.

За Яузским мостом кортеж пересек большое открытое пространство, которое в будущем станет Бульварным кольцом. Здесь ещё недавно высились каменные стены Белого города, построенного в правление сына Ивана Грозного, Федора Иоановича. Увы, но их я и не ожидал увидеть. Они-то как раз и пошли на строительство Воспитательного дома. Гольштейн-Готторпская династия и евроцентричные дворяне были совершенно безжалостны к древним памятникам России.

За теперь уже условными стенами Белого города характер застройки изменился. Каменных домов стало попадаться больше, и они были выше и крупнее. Впрочем, избы и огороды по-прежнему виднелись то тут, то там. На ум сами собой пришли строчки:

Здесь чудо — барские палаты

С гербом, где вписан знатный род;

Вблизи на курьих ножках хаты

И с огурцами огород¹.

Под приветственные крики народа мы продвигались по Солянке и наконец добрались до Соляной площади, что примыкала к рвам и стенам Китай-города. Они простоят до тридцатых годов двадцатого века и падут жертвой другого безжалостного владыки, решительно взявшегося за превращение Москвы в город, олицетворяющей величие новой Империи. Я в прошлой жизни так и не успел их увидеть, кроме нескольких фрагментов. Сейчас же наблюдал не только целую крепостную стену, но и бастионы, насыпанные перед ними по приказу Петра. Само собой, и бастионы, и стены были полны людей. Не будет преувеличением сказать, что вся Москва пришла посмотреть на мой въезд в город.

Вблизи стена Китай-города производила удручающее впечатление. Облезшая побелка обнажала кирпич. Сквозь кладку росли трава, мох и кустарник. Из рва воняло помоями и канализацией. Печальное наследие средневековья. Впрочем, сейчас таковы все без исключения европейские столицы.

Варварская башня имела захаб. То есть проезд, меняющий свое направление внутри башни. Мой кортеж вынужден был притормозить, дабы сквозь него протиснуться. Над воротами я увидел ту самую Боголюбскую икону Божией Матери, с которой и начался чумной бунт 1771 года. Все мои спутники снимали головные уборы и крестились, проезжая под ней. Я счел, что «царю невместно», и, перекрестясь, проехал арку, не снимая короны.

За воротами нас встретили узенькие улочки старейшего района города, если не считать сам Кремль. Здесь уже огородов не было. Дома были каменные иногда с деревянным вторым этажом. Стояли они как бы по красной линии, но сама эта линия была проведена как бык поссал. Улица была узкая, поэтому жители глазели на мой кортеж из окон и с крыш домов. Публика тут была побогаче, чем ранее, и встречала не так шумно, как на Таганской или Соляной площадях.