Геннадий Прашкевич - Теория прогресса

«Вот я сейчас отдохну совсем немножко и пойду…» – повторил он вслух каким-то дрожащим и противным голосом, а сам уже качал поршень примуса, негнущимися пальцами зажигал спичку. Она вспыхнула, примус зашипел, пахнуло в лицо керосином, теплом – живым пахнуло. И, сдерживая опять готовые хлынуть слезы, Вовка с презрением сказал себе: «А еще хотел один в снегах провести ночь…» Теперь, добравшись до неизвестно кем поставленной палатки, Вовка не хотел прощать себе никаких, даже малейших глупостей. «Тоже мне, полярник… Колька Милевский сперва подумал бы, стоит ли обманывать маму…»

Снег…

Вечный снег…

Сын полярников, Вовка хорошо знал, как начинается зима в Арктике.

Никакого этого медленного угасания природы. Не падает листва с деревьев, нет тут никаких деревьев. Не жухнет, свертываясь в ветошь, трава, нет тут травы. Просто однажды над голой тундрой, над безлюдными островами, над мертвым проносным льдом начинает бусить мелкий дождь, низкая синевица недобро ложится по самому краю неба, а ночные заморозки напрочь стеклят ручьи, промораживая воду до самого дна. Вот тогда-то и врываются в тундру шумные ветры, несущие с собой чудовищные клубы сухого бешеного снега…

Примус шипел весело. В палатке заметно потеплело.

«Я только отдохну совсем немножко…» – повторил про себя Вовка, но рыкнул злобно Белый. Рыкнул совсем рядом, у входа в палатку. И сразу залились, взвыли в ответ чужие собачьи глотки.

«Неужели Леонтий Иванович? Неужели так быстро?»

Не веря себе, Вовка головой наружу вылез из палатки и увидел упряжку – но чужую… увидел собак – но чужих. А на чужой нарте стоял на коленях, вцепившись левой рукой в деревянный баран, бородатый, совершенно незнакомый Вовке человек.

Бороду неизвестный забрал в ладонь, так что из-под рукавицы клочьями торчали черные волосы. Унимая собак, зычно рявкнул: «Гин!» Кричал на своих собак, но Белый, поджав хвост, тоже отступил за палатку.

Бородач соскочил с нарты. Малица на бородаче вытертая, но ни одной заплатки, ни одной опорины. А еще Вовку поразил малый рост бородача: при таких мощных плечах он должен был быть раза в два выше! Округлив от удивления глаза, бородач шумно выдохнул:

– Ты кто?

– А вы не от мамы?

Бородач совсем ошалел:

– Хотел бы я видеть твою маму!

– А «Мирный»? – дрогнув, спросил Вовка, все так же наполовину торча из палатки. – Разве «Мирный» не пришел?

– Хотел бы я видеть твой «Мирный»!

– Так мы же – смена! – выдохнул Вовка. – Я – Пушкарёв Вовка с буксира «Мирный»!

«Гин!» – заорал бородач. Не на Вовку, а на Белого, облаявшего рвущихся к нему ездовых псов. «Гин!» – бородач с силой вогнал остол в снег, намертво заякорил нарту. Одним движением втолкнул Вовку в палатку (с палатки осыпался мягкий иней), резво, как медведь, сам влез; ошалело уставился на раскрытый ящик с рацией, на раскинутый спальный мешок (на нем Вовка сидел), на примус, издающий какое-то совсем уже ядовитое шипение.

– Смена, говоришь?

– Смена.

– А не староват для зимовки?

Голова у бородача оказалась удивительно круглой, коротко подстриженной. Он быстро и удивленно крутил ею, глаза недоверчиво щурились. Бросил в угол рукавицы:

– Сколько тебе? Одиннадцать?

– Почти пятнадцать!

– Врешь!

– Почему?

– Сам знаешь!

– Не знаю.

– Ну, вот объясни, где буксир?

– А разве «Мирный»…

– Гин! – заорал бородач. – Это я спрашиваю!

Вовка ошеломленно молчал. Бородач давил:

– Ну, объясни, что делал на «Мирном»?

– К бабушке плыл.

– К бабушке! На Крайночной?

– Я в Игарку плыл, – совсем упал духом Вовка. – А на Крайночной плыла смена.

– Кто? – быстро спросил бородач.

– Мама, – поежился Вовка.

– Какая мама?

– Пушкарёва. Клавдия Ивановна. Метеоролог. И радист Леонтий Иванович.

– А, знаю, знаю! – притворно обрадовался бородач. – Леонтий Петрович, как же, как же не знать! Длинный такой, с усами, как у льва, и волосы ниже плеч! Такой здоровенный мужик, правда?

– Неправда! – дрожащим голосом возразил Вовка. – Он толстенький, и волос на нем совсем мало. И Иванович он, а не Петрович!

– Вот я и говорю – Семёныч! Давно мечтаю с ним встретиться!

Вовка видел: бородач ни одному его слову не верит! Вовка видел: бородач даже понять не может, откуда он на острове взялся. И в то же время бородача невыразимо влекло к Вовке. Он даже наклонился к нему, фальшиво пропел: «Цветут фиалки, ароматные цветы…»