Михаил Харитонов - Август 1998

— Ага. А наш комсомолец Корчинский ему пообещал, что тогда он его посадит в хорошую украинскую тюрьму, где кормят салом и горохом…

— А помнишь, как он на митинге не смог подойти к трибуне, потому что извинялся?

Друзья взглянули друг на друга и заулыбались.

— Да, было дело… Дугин потом говорил…

— Ну, нашёл кого вспомнить! Дугин собирал площади… Помнишь его речь в Киеве, в российский день независимости? Когда он требовал от всех правительств стран СНГ объявить национальный траур? Это было сильно. Все просто плакали.

— Помню. Ещё бы. Кстати, кассеты с речами Дугина в Москве есть. На чёрном рынке. Недёшево, кстати, стоят. И за это ещё можно получить по шапке. Так-то.

— Ну, это всегда было… Красиво говорит, чертяка! То-то Ельцин его так не любит. Сам-то, небось, двух слов связать не может… — Вадим заметно оживился, оттаял, и теперь был не прочь поболтать.

Внезапно на столе Кириенко зазвонил чёрный телефон без диска. Тот поднял трубку, с минуту слушал, потом швырнул её на рычаг.

— Так. У нас новости. Политзаключённый номер один…

— Дугин? — оживился гость.

— Проханов. Проханов бежал. Из спецтюрьмы. Я должен срочно быть на совещании.