Михаил Харитонов - Август 1998

В зале как будто посветлело от улыбок.

— И кого же собирается грабить украинская молодёжь? — поинтересовался Президент.

— Надо отделить Крым, потом напасть на него, и уйти с добычей, — тут же отпарировал Корчинский. — Потом ещё что-нибудь отделить, и снова напасть. Донбасс, например.

— В Донбассе брать нечего, — буркнул Медведчук.

— Это неважно. Если есть намерение пограбить, будет и то, чего грабить, — Корчинский лихо закрутил смоляной ус. — Вообще, всё зло в мире от объективной реальности.

— Это у вас, товарищ Корчинский, получается субъективный идеализм, — начал было Пинчук, но Корчинский невежливо перебил его:

— А вы хотите посмотреть на человека, которому эта самая объективная реальность по енто самое место?

Президент резко повернулся.

— Что? Неужели? Получилось?

Сияющий Корчинский кивнул.

— Ага. Получилось. На пересылке. Они его в бронированном вагоне везли. Ну да что нам та броня…

— Вот как надо работать, товарищ Рабинович! — Президент грозно взглянул на старика. — Помните наш разговор? Вы мне что говорили? Невозможно, объективно невозможно… а наши комсомольцы, от горшка неделя… сделали!

— От горшка два вершка, — поправил Президента Рабинович. — И никакого бронированного вагона там не было.

— Не было, — легко согласился Корчинский. — А хорошо, если бы был. Наши ребята так надеялись… А так — обычная засада на шоссе. Они его тайком перевозили. Боялись, значит, народных мятежей. Эх, жаль!..

— Никаких мятежей не предвиделось… — начал было Рабинович, но тут в коридоре послышались шаркающие шаги.

— Мой любимый писатель, — тихо сказал Ющенко. — Всю жизнь мечтал… автограф… А у меня сейчас даже нет его книги.

Дверь открылась.

— Салют, камарады, — вошедший чуть подволакивал левую ногу. Его тонкое, породистое лицо обрамляли совершенно седые волосы. На скуле были видны следы ожога. Глаза были внимательными и холодными.

— Это я, Эдичка. Спасибо вам, что вытащили.

— Как доехали? — встрял неугомонный Пинчук.

— Ничего. В тюрьме было хуже, — скупо проронил знаменитый писатель. — Вы не боитесь международного скандала?

— Боимся, — честно признался Президент. — Но ведь они собирались вас убить.

— Могли? Они это делали, — Лимонов криво усмехнулся. — Вы знаете, что такое российская тюрьма, и как там обращаются с политическими?

— Послушайте… Нам предстоят ещё кое-какие формальности, — заторопился Ющенко. — Мы готовы предоставить вам политическое убежище, но не готовы взять на себя ответственность за ваш побег…

— Я уже предлагал один вариант. Я могу сначала появиться на территории третьей страны. Скажем, в Тирасполе. Там меня знают.

— Тираспольское правительство не признаёт никто, кроме Украины, — вздохнул премьер.

— Вот и мы поддерживаем сепаратистов, — подал голос Медведчук.

— Они за Союз, — возразил Пинчук. — И никогда не выступали против территориальной целостности Молдавии. Они борются с кишинёвским режимом, а не…

— Все эти тонкости объясняйте Совету Европы, — парировал Медведчук.

— Кстати, — Лимонов по-прежнему стоял в дверях, не делая попыток войти, — вы можете как-нибудь… э-э… помочь Дугину и Проханову?

Сидящие в зале переглянулись. Президент опустил глаза.

— Нет, не можем, — тихо сказал Ющенко. — Поймите, — его голос дрогнул, — мы всё знаем… мы знаем, где их держат… и как их ломают… но они выдержат. Ельцин не будет их ликвидировать. Их головы нужны ему для большой игры, как средство давления на нас. А вот вас он ненавидел лично. За ваши книги. За то, что вы говорили людям правду. Понимаете?

— Что ж. Спасибо. Признаться, я предпочёл бы, чтобы вы вытащили оттуда не меня, а товарища Дугина. Он гений, а я просто бойкий литератор, — так же холодно сказал Лимонов. — Извините, я пойду.

Дверь закрылась.

В зале повисло молчание.

— Н-да… Вот тебе и автограф, — начал было Пинчук, и осёкся под взглядом Ющенко.

— Когда-нибудь, — наконец, сказал Президент. — Когда-нибудь.

— Теперь можно говорить, — наконец, сказал гость, убирая в сумку сканер-блокиратор. — Все «жучки» блокированы. Скрытые камеры тоже.

Хозяин кабинета посмотрел на гостя с невольным уважением.

— Откуда у вас такая техника? Американская? У нас ничего подобного нет…

— Почему же американская? — гость с удовольствием устроился у окна, и дёрнул за шнур. Жалюзи поднялись, и он увидел то, что снилось ему по ночам все эти десять лет: набухшую красными огоньками артерию Калининского проспекта.