Сергей Шхиян - Кодекс чести

— Смелость свою показываешь, подлец! — наконец нарушил он молчание.

— Извините, ваше степенство, не понял. Почему это я «подлец»? — спросил я по возможности дурашливым голосом.

Однако гигант не пожелал объясняться и грохнул кулаком по столу.

— Сознавайся в воровстве! — заревел он жутким голосом. — А то велю на дыбу вздернуть, кишки повырываю!

Мне стало совсем неуютно. Даже если я успею быстро освободиться от оков, шансов справиться с двумя амбалами и вооруженным пистолетом офицером у меня не было никаких.

Заметив мое смущение, здоровяк совсем разошелся и начал тянуть к моему горлу со своей стороны стола ручищи с растопыренными пальцами.

Угрозы теперь сыпались вперемежку с ругательствами и преследовали цель окончательно меня запугать. Мне не осталось ничего другого, как подыграть и изобразить крайний испуг. Сам же, пока никакой прямой опасности не было, решил зря не паниковать. Прислушался к бессвязным угрозам, пытаясь получить хоть какую-нибудь информацию. Насколько я понял, меня обвиняли в заговоре против императора.

— Значит, они всё-таки вышли на меня через истопников, — догадался я. Вот она моя самонадеянность.

Ситуация прояснилась, но что делать дальше я не знал и продолжал имитировать животный ужас.

— Ну, полно, полно, Кондратий Полуэктович, — вклинился в угрозы тихий, почти ласковый голос. — Он и так нам всё расскажет.

Я хотел повернуться и посмотреть, кто это говорит, но Полуэктович приказал, чтобы я смотрел только на него. Я сжался и остался стоять, недвижим и раздавлен.

— Полно, я говорю! — сказал тот же человек, и Кондратий Полуэктович как бы немного смешался.

— Я, Сил Силыч, отойду пока топор навострить. А вы с этим татем поговорите. Не признается во всём, я приду и отрублю ему руки-ноги, а затем и голову!

Кондратий вышел из за стола, подошел вплотную ко мне и глянул в упор своими налитыми гневом и кровью глазами.

Я испуганно отшатнулся, а он, удовлетворенно осклабившись, отправился отдыхать.

— Что же ты такое, голубчик, натворил? — теперь Сил Силыч обращался ко мне, и его легкая рука коснулась моего плеча.

Я инстинктивно обернулся, нарушив запрет Полуэктовича, и увидел сухонького старичка с пышными бакенбардами и ласковым взглядом.

— Вашество, не погубите, вашество… — залопотал я заплетающимся языком.

— Я не погублю, — пообещал Сил Силыч, — а ты, голубчик, садись на ту скамью, в ногах правды нет.

Он указал мне на здоровенную дубовую скамью. Я, униженно кланяясь, с трудом доковылял до нее и обессилено сел.

Игра в доброго и злого следователя и такой психологический нажим меня не столько удивили, сколько позабавили. Надо же, во все времена существовали…

Увы, времени размышлять, у меня не было. Я выбрал тот стиль поведения, который лежал на поверхности, и заныл голосом двоечника из спектакля школьной самодеятельности:

— Ваше превосходительство, помилуйте, не погубите христианскую душу! Ничегошеньки понять не могу. Какой такой тать, какой такой вор! Живу тихо-мирно, никого не трогаю… Ну, выпивал в трактире, был грех, а просыпаюсь, Пресвятая Заступница, в кандалах, незнамо где. Ежели перепил и что такое по пьянке сотворил, так просветите, будьте отцом родным! Я же ни сном, ни духом! Тут в пору умом тронуться, а этот дяденька кричит, дыбой пужает!!! Будьте отцом родным, позвольте за вас Бога молить. И сам буду и деткам накажу, благодетели вы наши!!!

Я так вошел в роль, что пустил натуральную слезу.

— Ты, голубчик, успокойся, на вот водички выпей, — душевно промолвил старичок, подавая мне жестяную кружку. — Я-то тебе не враг, а друг и благодетель. Я ведь тебя сызмальства знаю. Я и с твоим батюшкой дружил. Достойнейший человек и маменька очень почтенная женщина. Ты-то меня помнишь, пострел?

— Виноват-с, никак нет-с, ваше сиятельство, по малолетству запамятовал.

— Вот, ты меня запамятовал, я тебя на руках носил, козу тебе делал.

В подтверждении своих слов Сил Силыч сделал из двух пальцев ту же козу, что и в мое счастливое детство и слегка меня напугал.

От такой наглой, беспардонной брехни у меня отвисла челюсть. Старикану по части художественной самодеятельности просто цены не было. Я был им просто восхищен. Думаю, что и выражение моего лица отобразило восторг и ликование, которые старый козел неправильно истолковал, и потому вдохновился и рассказал несколько эпизодов из моего раннего детства.

— Сил Силыч, ваше сиятельное превосходительство! Ведь вы знаете и моего батюшку, и матушку, так вам ли не знать, что наше семейство всегда верноподаннейше, со всей полнотой служило царю и отечеству! Живота своего не жалели, да знаете ли вы, у меня любимая песня: «Боже царя храни!»