Сергей Мстиславский: Грач - птица весенняя

Приезжий чуть присвистнул: цена была — первоклассному ресторану впору, а не захолустной прирубежной деревне. Но дом здесь особенный, и хозяин особенный тоже… Риск стоит денег: ежели изловят у него такого вот, заграничного, беспаспортного, нелегального, — откупиться будет недешево. А может быть, и вовсе не откупится, сядет в тюрьму.

Риск стоит денег. Приезжий кивнул:

— Действуйте! На все пять глазков. И хлебца. Молока… Нет, лучше горячего чайку.

Старуха обернулась от печки, ласково посмотрела. Хозяин осклабился тоже: хорошего, тороватого гостя бог послал. Тороватого, известно, от богатого не распознаешь.

— Присядьте. Сейчас старуха соберет… Только извините, Пантелеймон Кузьмич… уж такое у нас правило, не обессудьте: деньги вперед берем. За ночевку — десять; теперь, стало быть, за яишенку два пятьдесят; за хлеб…

Он не договорил. С улицы гулко и злобно дошел стук в ворота.

— Не наши.

Дверь распахнулась быстро. Вошел нахмуренный Карл. Он сказал старику с порога несколько слов по-латвийски и скрылся снова, плотно прикрыв дверь.

— Досмотр, — шепотком, но очень спокойно сказал старик. Настолько спокойно, что у приезжего — быстрая, мгновенная — мелькнула мысль: «Выдаст».

Старуха пододвинула к русской печи скамеечку. Хозяин взял под локоть приезжего:

— Лезь за мной, Пантелеймон Кузьмич.

Он легко поднял на лежанку свое грузное тело. Пантелеймон поднялся следом за ним. Старик пошарил быстрой рукой по узенькой полоске стены за лежанкой; стенка поползла под нажимом руки в сторону, открыв черную, как лаз в погреб, дыру,

— Катись. Туда невысоко.

— Где чемоданы? — спросил приезжий, спуская ноги в люк. — Смотри чемоданы не загуби.

— Тама они, внизу, чемоданы. С богом!.. Слышь, ведет уж пограничных Карлуша. Гремят доспехом… Ах, господи, твоя воля!.. Не иначе как вы где след оставили…

Он подтолкнул приезжего слегка в спину, торопливо задвинул оштукатуренный, легко ходивший в пазах щит и соскочил на пол у печки. В самое время: потому что в дверь уже стучали властным, обыскным стуком.

После долгой, томительной тишины сверху послышался шорох. Глухой голос окликнул, и — за голосом вслед — съехал по наклону, в чадное подземелье, мягко перебирая белыми, щегольскими валеными сапогами, старик-хозяин.

— Не обессудьте: потомили мы вас без чайку. Никак было невозможно — по всей деревне солдатики шарили. Предуведомление было, будто из царских злодеев невесть кто, особо именитый, перешел нынче. Так чтоб его обязательно поймать: большая будто за это награда будет.

Серые старческие, выцветшие глаза с явной усмешкой смотрели на высокого русского. Смотрели так, что опять шевельнулась мысль: «Выдаст».

Старик придвинул к лазу лестницу, прислоненную к углу.

— Пожалуйте откушать. А ночевать все же здесь, я полагаю, придется — для верности. Душновато, конечно, да ничего не поделаешь.

Из стариковского дома вышли на рассвете…

Повел Доррен, товарищ Карла. Опять тем же путем: через огород, полем, в лес… Шли налегке — чемоданы еще раньше повез на санках Карл; он и билет возьмет на станции. Приезжему нехорошо показываться у кассы: на всех близких к границе станциях и даже полустанках следят полицейские агенты. Надо быть осторожным.

Русский спросил про хозяина: по всему обиходу — и по глазам и по разговору — видно, что он якшается с полицией.

Доррен подтвердил:

— Очень верно. Карл потому и привел туда: у него на квартире дорого, но ничего не может случиться. Старик платит полиции, и потому у него спокойней всего контрабандисту.

— Но я же не контрабандист. И он догадался, кто я: он ясно намекал мне, что я — тот самый, которого ищут солдаты. Я понимаю, что контрабандистов он не выдает. Но политических…

— Выдать? — рассмеялся Доррен и даже нагнул ухо ближе к русскому, как будто проверял, хорошо ли он слышит, не почудилось ли. — Где б он тогда нашел место спрятаться от нас? Он знает, что был бы мертв с этого часа, хотя бы уехал далеко и сидел за семью замками. Да и зачем он будет выдавать? Ему деньги нужны, а не другое…

Они шли по лесу глухой тропинкой. Доррен вытянул руку вправо, через сугроб, поймал сухой сук. Сук треснул под нажимом сжавшей его могучей ладони.

— Я о многом хотел бы спросить, товарищ Василий, но я знаю — вам нельзя говорить много. Я спрошу только одно: долго нам еще терпеть?

Русский сдвинул брови:

— Пока соберем силы. Убить царя — это не шутка. А нам надо свалить всю власть помещиков и капиталистов, не то цепи еще крепче станут — и только. У других народов так бывало не раз. Нельзя, чтобы и у нас было так же. Значит, раньше чем ударить, надо собрать силы…