Он помолчал. В купе было тихо. Только стучали глухо, под полом, колеса.
— И не только у кожевников — у всех так! Я встречал рабочих, у которых к двадцати годам уже ни одного зуба не было во рту, потому что им приходилось работать в разъедающих мясо и кость испарениях… типографщиков, которым свинцовая пыль отравила легкие, и они харкали кровью… Ну, одним словом, я увидел: то, что с нами в гимназии делают, — это детские шутки. А идет все — и в школах, и на фабриках, и в деревнях — от одного…
— От чего? — спросил рыжий и засунул ладони крепко-крепко за ремень блузы.
— От несправедливости жизни. От неравенства. От того, что всем заправляют богатые, а остальных заставляют работать на них, и все в жизни устроено на потребу богатым. И над всеми, кто небогат, — надсмотрщики, служащие богатеям и на фабриках, и в деревне, везде одинаково…
— Это верно! — Рыжий в волнении вытащил руки из-за пояса и махнул ими. — Это верно! У нас в классе Малафеев. У его отца фабрика. Ему всегда пятерки ставили. Сейчас он в Петербург с отцом переехал.
— И его не наказывали никогда… Даже когда весь класс… Наставник всегда говорил: «Ну, Малафеев этого не мог сделать. Это голытьба одна может».
— Постой! — перебил рыжий. — Я спросить хочу. Вы… вы сами поняли… Или кто объяснил?
Василий улыбнулся очень ласково:
— Нет. Не сам. Верней, не совсем сам. Я прочел одну книгу. Чернышевского «Что делать?». Там написано, как надо честно жить.
— «Что делать?»… — повторил рыжий.
И дальше по купе — в проход, в сгрудившуюся у порога кучку — передалось шепотом:
«ЧТО ДЕЛАТЬ?»
— Вот когда мы (я не один читал, а с товарищем своим, самым близким) прочли эту книгу и потом еще много других — но лучше всех была именно она, книга Чернышевского, — мы решили жить так, как там рассказано: честной жизнью. Мы были тогда в седьмом классе…
— Что вы сделали? — все больше и больше волнуясь, вскричал рыжий.
Василий не сразу ответил.
— Мы… ушли из гимназии.
Гимназисты дрогнули.
— Сами?
У белобрысого задрожали губы. Он спросил совсем тихо:
— Разве можно… без ученья?
— Без ученья, конечно, нельзя. И я сам с тех пор все время учусь. Но ведь учат в гимназии совсем не тому, что надо.
— Без гимназии в университет нельзя.
Кругом закивали.
— Я и не советую уходить, — улыбнулся Василии. — Я ведь о себе рассказываю только. Мы с товарищем решили народу служить.
— Неученым тоже нехорошо, — пробормотал белобрысый. — Вот вы ушли, а что из вас вышло?.. Фокусник!
— Фокусник, — подтвердил Василий.
Но кругом никто не улыбнулся даже.
— Вильна!.. — гаркнул в коридоре звонко голос, и кучка гимназистов рассыпалась роем испуганных воробьев: надо собрать вещи.
— Рано! — крикнул рыжий. — Еще у семафора стоять будем…
Но уже шла по вагону та суетня, что всегда бывает перед высадкой: надевались шубы, натягивались варежки и перчатки, закручивались подушки в ремни. В соседнем купе, захлебываясь волненьем, в десятый раз пересчитывал вещи старушечий голос:
— …девять, десять… одиннадцать… Двенадцатое место где? Где двенадцатое?.. Сам видишь, одного места нет… Господи, куда ж оно делось?
Мужской голос отвечал раскатом:
— Да просчиталась, очевидное дело. Куда ему подеваться?.. Всё на глазах. И не выходили никуда.
И опять, захлебываясь, начинала считать женщина:
— …девять… десять…
Василий снял чемоданы. Гимназисты следили за ним пристальными, серьезными глазами. И только белобрысый вспомнил, может быть потому, что чемоданы были новые и красивые: а фокус как же?
Он тронул ногой чемодан. Чемодан даже не шелохнулся — такой он был тяжелый. Белобрысый нажал сильнее. Нет, не сдвинуть! А высокий снял оба легко. точно это пуховые подушки. Не может он быть таким сильным. Он же совсем на вид обыкновенный. Наверно. берет как-нибудь по-особенному? Но если по-особенному, то…
Он спросил, осмелев от этой до конца не додуманной мысли:
— А фокус?.. Вы ж обещали…
— Сейчас, — кивнул Василий, поднимая чемоданы.
— Фокус! — крикнул белобрысый.
Гимназисты ринулись к Василию. Они вышли все вместе. На два шага перед ними, оправляя фуражку с бархатным околышем и кокардою, солидно и грузно спустился с площадки инспектор. И тотчас отошел в глубь платформы, пропустил мимо себя Василия с толпой гимназистов и медленно пошел следом.
— Выход с вокзала налево, — сказал рыжий.
Но Василий продолжал идти вдоль вагонов. Гимназисты не отставали. В ту же сторону тянулся инспектор.
Читать дальше